поняла и оценила  великие  произведения,  грустно  умирать,  когда  пришла
зрелость ума".
   Теперь  она  была  увлечена  демократическими  идеями  и  с  презрением
говорила о "суеверных предрассудках прошлого". О, призраки семейства Фуше!



6. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ЗА "ЭРНАНИ"

   Аббат - госпоже Тест:
   - Неисчислимы лики вашего мужа.
   Поль Валери

   Со времени государственного переворота драмы Виктора Гюго, врага режима
Наполеона III, не ставились в Париже. Наступил  1867  год,  год  Всемирной
выставки. Миру хотели показать все самое прекрасное, что  только  было  во
Франции.  Лакруа  опубликовал  "Путеводитель  по  Парижу"  с  предисловием
Виктора Гюго. Могла ли Комеди-Франсез в такой момент отказаться от  одного
из  своих  величайших  драматургов?  Предложили   возобновить   постановку
"Эрнани". Виктор  Гюго  немного  опасался.  Вдруг  полиция  сорвет  пьесу?
Представители Гюго в Париже, Вакери и Мерис, успокаивали его. Поль  Мерис,
который был любовником актрисы Джейн Эслер, предпочел  бы  поставить  "Рюи
Блаза" в Одеоне, - тогда его подруга могла бы сыграть  роль  королевы.  Но
выбрали все-таки "Эрнани".
   Чтобы совсем уж обезоружить  "свистунов",  решили  изменить  те  стихи,
которые когда-то вызывали насмешки. Гюго сам  писал  Вакери:  "Вместо  "Из
свиты короля? Ты прав. Да будет так!" нужно сказать: "Да, да, ты  прав!  Я
буду там". Он  предпочел  бы,  чтобы  у  актера  Делоне  хватило  смелости
сказать:  "Старик  глупец!  Он  полюбил  ее!",  -  но  Делоне  не  решался
произнести  эти  слова.  "Хорошо,  заменим  их  дурацким,  но   безопасным
вариантом:  "О,   небо,   что   это?   Он   полюбил   ее!.."   Бесполезные
предосторожности.  Публику  1867  года  неприятно  поразили  как  раз  эти
изменения  в  тексте.  Зрители  партера,  которые  знали  пьесу  наизусть,
вставали и поправляли  актеров.  Гюго  послал  из  Гернси  собственноручно
подписанные  им  пропуска  и  попросил,  чтобы  Вакери  поставил  на   них
знаменитую  надпись:  "Hierro".  Успех  был   огромный:   триумф   поэзии,
политическая манифестация, максимальный сбор (семь тысяч франков золотом).
   Госпожа Гюго решила присутствовать на  спектакле.  Ее  муж  и  сыновья,
зная, как опасно  для  нее  всякое  волнение,  не  хотели  пускать  ее  на
премьеру, на которой могли возникнуть любые эксцессы. Она не  послушалась:
"Мне слишком мало осталось жить,  чтобы  я  не  пошла  на  новую  премьеру
"Эрнани" и не воспользовалась случаем  вспомнить  мои  счастливые  молодые
годы. Мне пропустить этот праздник? Нет, сударь!  Во-первых,  "Эрнани"  не
станут освистывать. Впрочем, я выдержу любой  скандал.  На  свои  глаза  я
сейчас не жалуюсь, да пусть лучше я совсем потеряю  зрение,  но  пойду  на
"Эрнани", если бы даже мне пришлось заложить самое себя. К  сожалению,  за
такую старуху не много бы дали..."
   Это смирение так же трогательно, как и ее желание снова пережить "битву
за "Эрнани", прославившую последний, счастливый год ее жизни. Париж увидел
ее  в  театре,  сияющую,  и  преображенную.  Она  присутствовала  на  всех
репетициях, ее провожал Огюст Вакери, который, несмотря на  свою  подагру,
каждый  раз  тащился  в  театр.  Слепая  и  паралитик.   Газеты   отмечали
присутствие госпожи Гюго в Париже; это ей нравилось: "Какое громкое имя  я
ношу!" Студенты, как  когда-то,  просили  контрамарок  и  предлагали  свою
поддержку. Один из них  сказал  Полю  Мерису:  "Виктор  Гюго  -  это  наша
религия".
   Успех был "нерассказуемый". Это прилагательное придумала Адель;  однако
же она  все-таки  рассказала  о  премьере:  "Это  было  неистовство.  Люди
обнимались даже на площади перед театром. Молодежь восхищалась  еще  более
пылко, чем в 1830 году. Она показала себя великолепной, смелой, готовой на
все. Я счастлива, я на  седьмом  небе!"  В  зале:  Дюма,  Готье,  Банвиль,
Жирарден, Жюль Симон, Поль Мерис, Адольф Кремье, Огюст Вакери. На  галерке
- лицеисты. Готье в своем фельетоне написал:

   "Увы! От старой романтической рати осталось очень мало бойцов,  но  все
те, кто сейчас в живых, были на спектакле,  в  партере  или  в  ложах;  мы
узнавали их с меланхолическим удовольствием, думая о других  наших  добрых
друзьях, исчезнувших навсегда. Впрочем, "Эрнани" уже не нуждается в  своей
старой когорте, на него никто не собирается нападать..."

   Знаменитые  стихи:  "О  как  прекрасен  ты,  лев  благородный  мой!"  -
возмущавшие публику при Реставрации, были встречены громом  аплодисментов.
Жюль Жамен утверждал:  "Ничто  не  может  сравниться  с  праздником  этого
возвращения, на которое мы уже не надеялись".

   Сент-Бев - госпоже Гюго, 21 июня 1867 года:
   Дорогая мадам Гюго, я не мыслю себе,  чтобы  среди  всех  поздравлений,
которые вы получаете, не было бы моего письма. Новая постановка "Эрнани" -
это блистательное подтверждение восторгов и любви  нашей  молодости.  Свой
час бывает у каждого гения, но гений сверкает в любой час, в  течение  его