"ужасную пьесу в юмористической манере Гюго",  -  говорил  Бальзак.  Пьеса
была освистана. Бальзак писал госпоже Ганской: "Я не  видел  ничего  более
смешного в жизни, нежели  обращение  Фредерика  Леметра  к  публике  после
шумного представления. "Милостивые государыни и милостивые государи (самым
изысканным образом),  пьеса,  которую  мы  имели  честь  представить  вам,
написана гражданином Огюстом Вакери". Столь  же  смешным  было  возмущение
Гюго - он гневался на приятелей автора, которые нападали  на  свистунов  и
называли их ослами..." Бальзак напомнил ему о битве за "Эрнани".
   В "Эвенман" были опубликованы воспоминания госпожи Гюго, две сказки  ее
дочери. Сент-Бев под статьей о Шарле Нодье, которую написала "его  Адель",
статьей, впрочем, довольно мило написанной, сохранившейся  в  его  архиве,
сделал мелким почерком помету: "Отчеркнутые мною места написаны не ею".  И
действительно, эти отрывки написаны в манере Гюго. Отделы мод  и  светской
хроники были поручены Леони д'Онэ, которая подписывалась: Тереза де Бларю;
в ее "Светских письмах" сообщалось о том, как нужно  обставлять  квартиру,
как выращивать цветы, как одевать детей; порою  и  здесь  некоторые  фразы
были отмечены когтем льва. Читатели, пожалуй, не  удивились  бы,  если  бы
отзывы о пьесах писала Жюльетта Друэ. Но  все  же  театральный  отдел  был
поручен Огюсту Вакери, и тот вел его не без блеска. Сотрудничать в  газете
был приглашен Бальзак.

   Бальзак - Ганской, 11 июля 1848 года:
   "По поручению Гюго ко мне обратились два благородных молодых  человека,
которые основали газету. Ну,  теперь  у  нас  везде  будет  Гюго:  курс  в
политике - Гюго, партия - Гюго и т.д. Я должен буду написать четыре  листа
рассказов, продолжающих цикл "Человеческой комедии", за 400 франков вместо
2800. Вся февральская революция в этом..."

   Суждение поспешное.
   Читатели "Эвенман" были убеждены, что передовые статьи пишет сам Виктор
Гюго, хотя он и отрицал свое участие в них. В самом деле, стиль похож,  но
это еще ничего не доказывает. Его манера письма была заразительна,  а  так
как Вакери и Шарль Гюго работали близ учителя  целый  день,  они  невольно
подражали ему. Но несомненно, что  "ориентация  журнала"  была  определена
Гюго; в тот момент -  враждебная  позиция  по  отношению  к  Кавеньяку;  в
основном же программа была  проникнута  стремлением  примирить  порядок  и
справедливость, интересы имущих и жалость к неимущим, кошелек и сердце.



2. ИЛЛЮЗИИ И РАЗРЫВ

   Принадлежать к этому большинству?
   Пренебречь  совестью  и  подчиниться
   приказу? Нет! Ни за что!
   Виктор Гюго

   На дополнительных выборах в июне 1848 года одновременно с Виктором Гюго
депутатом Учредительного собрания  стал  принц  Луи-Наполеон  Бонапарт.  В
жилах этого сына Гортензии Богарнэ  и  (быть  может)  одного  голландского
адмирала не было ни одной капли крови Бонапарта, но у него было магическое
имя, и толпы на бульварах распевали: "По-ле-он! По-ле-он! У нас будет он!"
Эту странную кандидатуру на пост  президента  новой  республики  выставила
небольшая группа преданных ему людей. В Собрании над ним сперва  смеялись.
В тех редких случаях, когда он появлялся на трибуне,  его  заспанный  вид,
немецкий акцент, бессвязная  речь  расхолаживали  аудиторию.  "Кретин",  -
пискливым голосом отзывался о нем маленький Тьер.  Но  Тьер  полагал,  что
"кретина" легко будет повести за собой, и  из  ненависти  к  республиканцу
Кавеньяку  представители  правой  отдали  предпочтение  этому   фальшивому
Бонапарту с тупым взглядом.
   Госпожа  Гамлен,  альковная  бонапартистка,   восторгалась   им.   "Все
объединятся вокруг него", - говорила  она.  Заручившись  поддержкой  Леони
д'Онэ, она стремилась  вовлечь  в  свой  лагерь  Виктора  Гюго  и  убедила
Луи-Наполеона нанести поэту визит. Принц появился на улице Тур-д'Овернь  с
почтительной пронырливостью. "Я хотел бы объясниться с вами, - сказал  он.
- На меня клевещут. Разве я  произвожу  на  вас  впечатление  бестолкового
человека? Говорят,  что  я  хочу  пойти  по  стопам  Наполеона!  Есть  два
человека, которых при большом честолюбии можно взять себе  за  образец,  -
Наполеон и Вашингтон. Один гениален, другой добродетелен... Наполеон более
велик, но Вашингтон лучше его. Если нужно выбирать между преступным героем
и честным гражданином,  то  я  выбираю  честного  гражданина.  Таково  мое
честолюбие" [Виктор Гюго, "История одного преступления"].
   Гюго нашел, что принц - человек унылый и довольно безобразный,  да  еще
какой-то растерянный, вроде  лунатика,  но  что  он  деликатен,  серьезен,
хорошо воспитан и осторожен. Королева Гортензия  не  зря  советовала  сыну
никогда не раскрывать прежде времени своих замыслов.  Он  с  важным  видом
твердил: "Я свободолюбец и демократ", а  слова  эти  производили  на  Гюго
магическое  действие.  Поэт,  мысливший  понятиями  "белое"  и   "черное",
заблудился в сером тумане хитросплетений этого "мечтательного, но  алчного
авантюриста".  Ему  было  известно,  что  когда-то   принц   обвинялся   в