Ей десять минуло, мне - тридцать;
   Я заменял ей мир в те дни.
   Как свежий запах трав струится,
   Там, под деревьями в тени!..

   О ангел мой чистосердечный!
   Ты весела была в тот день...
   И это все прошло навечно.
   Как ветер, как ночная тень!
   [Виктор Гюго, "Когда еще мы обитали..." ("Созерцания")]

   1846:

   Весна! Заря! О, память, в тонком
   Луче печали и тепла!
   - Когда она была ребенком,
   Сестричка ж крошкою была... -

   На том холме, что с Монлиньоном
   Соединил Сен-Ле собой,
   Террасу знаете ль с наклоном
   Меж стен - небесной и лесной?

   Мы жили там. - Побудь с мечтами,
   О сердце, в милом нам былом! -
   Я слышал, как она утрами
   Играла тихо под окном
   [Виктор Гюго, "Заря!.." ("Созерцания")].

   1847:

   Едва займется день, я с утренней зарею
   К тебе направлю путь. Ты, знаю, ждешь меня...
   Пойду через холмы, пойду лесной тропою,
   В разлуке горестной мне не прожить и дня...

   Ни разу не взгляну на запад золотистый,
   На паруса вдали, на пенистый прибой...
   И, наконец, дойду. И ветви остролиста.
   И вереск положу на холм могильный твой.
   [Виктор Гюго, "Едва займется день..." ("Созерцания")]

   К его глубокой скорби постоянно примешивались угрызения  совести  из-за
того, что в трагический  момент  он  находился  вдалеке  от  своей  семьи,
путешествуя с любовницей. Фавн осуждал себя  -  у  него  была  беспокойная
душа.



6. ФРИВОЛЬНОСТИ И ФРЕСКИ

   Сегодня в сумерки проводите меня
   в парк Королевы.
   Виктор Гюго. Вся лира. VI

   Чувственность - это состояние неистовости. Естественно, что  человек  в
крайнем смятении души ищет забвения в сильных и  разнообразных  ощущениях.
Виктор Гюго в 1843 году, погруженный в глубокую печаль,  должен  был  дать
волю  своим  страстям.  Жюльетта?  Нет,  Жюльетта  его   уже   больше   не
удовлетворяла.  В  течение  десяти  лет,  которые   бедняжка   провела   в
затворничестве,  красота  ее  поблекла.  После  тридцати  лет  ее   волосы
поседели, она лишь сохранила чудные глаза, облик тонкий и благородный,  но
уже не являлась  "воплощением  неописуемой  прелести",  уже  не  была  той
блистательной красавицей в кружевах и бриллиантах, какой он знал  Жюльетту
в те времена, когда она играла принцессу Негрони. Порою ему было скучно  с
ней. Она была умна, очень остроумна, и все же ему не  о  чем  было  с  ней
говорить. Она ни с кем не встречалась, ничего не видела, лишь один месяц в
году, во время их совместного путешествия, этот образ жизни нарушался.  Ее
бесчисленные  письма  представляли   собою   длинные   причитания,   смесь
восхвалений и жалоб. "Словно  некий  отшельник,  взобравшись  на  каменный
столп и обратив взор к небу, без конца бормотал один и тот  же  псалом,  -
говорит Луи Гембо. - Люди восторгались тем, что он безостановочно выражает
свое обожание, однако он казался им несколько ограниченным существом, и им
было   непонятно,   как   это   Богу   не   наскучит   такое    монотонное
молитвословие..." Да и читал ли теперь Гюго  ее  письма?  Иногда  Жюльетта
сомневалась в этом:

   "Я ни к чему не пригодна, и где уж мне сделать тебя счастливым! Вот уже
два с половиной года ты как будто и не замечаешь, что я живу на свете лишь
для того, чтобы любить тебя и быть тобой любимой. Ты сделал для меня  все,