мы были столь несчастны..."
   Что касается Виктора Гюго, разрыв  повлек  за  собой  необходимость  по
справедливости поделить себя между женой  и  возлюбленной.  Жюльетта  жила
только своей любовью, омрачаемой, правда, нуждой и взрывами  недовольства.
Гюго поселил ее в доме N_14, в квартале Марэ, на  улице  Сент-Анастаз,  по
соседству с Королевской площадью. Стены  ее  квартирки  были  все  увешаны
портретами и рисунками домашнего  Божества.  Всякий  раз,  как  влюбленные
наведывались в антикварные  лавки,  они  приносили  оттуда  то  готические
статуэтки, то старинные ткани. В  спальне,  между  ложем  и  камином,  где
"уютно потрескивали пылающие дрова", Жюльетта устроила  уголок,  где  поэт
мог работать, и там  его  ждали  остро  очиненные  гусиные  перья,  всегда
заправленная масляная лампа и стопка голубой бумаги. Лежа в  постели,  она
безмолвно созерцала "милую голову",  в  которой  рождались  величественные
строки: "Давеча я  глядела  на  тебя  и  любовалась  твоим  благородным  и
прекрасным лицом,  исполненным  вдохновения..."  Проведенные  вместе  часы
сторицей вознаграждали ее за все унижения:

   Она сказала: "Да, мне хорошо сейчас.
   Я не права. Часы текут неторопливо,
   И я, от глаз твоих не отрывая глаз,
   В них вижу смутных дум приливы и отливы...

   У ног твоих сижу. Кругом покой и тишь.
   Ты лев, я горлица. Задумчиво внимаю,
   Как ты страницами неслышно шелестишь,
   Упавшее перо бесшумно поднимаю..."
   [Виктор Гюго, "Слова, сказанные в полумраке" ("Созерцания")]

   И надо сказать,  такое  обожание  было  приятно  Гюго.  Но  слепым  это
поклонение назвать нельзя. У Жюльетты накопилось немало поводов для обид и
ревности, ибо в  доме  на  Королевской  площади  была  потайная  лестница,
которая вела прямо в кабинет Гюго,  и  Жюльетта,  время  от  времени  сама
ходившая по этой лестнице  на  свидание  к  своему  "обожаемому",  отлично
знала, что и другие женщины уступали в этом кабинете неотразимым чарам его
хозяина.

   Жюльетта - Виктору Гюго:
   "Вы красивы, слишком красивы, и я ревную вас, даже когда вы  находитесь
подле меня. О прочем судите сами... Мне хочется, чтобы я одна любила  вас,
- ведь я люблю вас так, что мое чувство может заставить вас забыть о любви
всех других женщин..."

   Без сомнения, причину целомудрия ее возлюбленного, на  которое  она  не
однажды сетовала, следовало искать в его  тайных  наслаждениях.  Несколько
раз она обличала его во лжи. Он говорил ей: "Мне надо  съездить  за  город
навестить семью", но потом она обнаруживала,  что  семья  Гюго  еще  и  не
выезжала на дачу. Кто же были виновницы таинственных отлучек?
   Сначала Жюльетта ревновала Гюго к мадемуазель Жорж и  Мари  Дорваль,  а
теперь страшилась соперничества своей  шляпницы  и  танцовщицы  из  Оперы,
мадемуазель Лизон. Искусительницы испытывали все  средства  обольщения  на
мужчине, который и не думал противиться соблазну. У потайной двери звонили
актрисы,  жаждущие  ролей,  юные  и  пылкие  кокетки   парижского   света,
начинающие писательницы. Гостьи и Гюго беседовали о поэзии, устроившись на
диване. "Если бы я была королевой, - говорила Жюльетта, - я  не  выпускала
бы вас иначе чем в железной маске, тайна которой была бы  известна  только
мне". Но цепи носила она сама, и  неверный  возлюбленный,  как  и  прежде,
запрещал ей отлучаться из дому без него. "Зачем держать меня в  заточении?
- сетовала Жюльетта. - Я люблю вас, и любовь моя  лучше  самых  крепких  и
надежных запоров..." Она не могла смириться с  подобной  тиранией:  "Скоро
минет четыре года с того дня, как ваша любовь лавиной обрушилась на  меня,
и с тех пор я не вправе ни двинуться, ни свободно вздохнуть. Моей  вере  в
вас грозит гибель под развалинами нашей связи..."
   Вероятно, она не вынесла бы такой жизни, если бы не их  путешествия,  -
каждое лето она получала желанную передышку. Семейство (то  есть  Адель  с
детьми) уезжало в Фурке или Булонь-сюр-Сен, жило там на лоне природы, и  в
течение полутора месяцев влюбленные, став на время супругами, отправлялись
в Фужер, родной город Жюльенны  Говэн,  либо  в  Бельгию,  пленявшую  Гюго
перезвоном колоколов, башнями и старинными домами.
   Он ежедневно отправлял письма Адели.

   17 августа 1837 года:
   "Дорогая, Брюссель меня просто ослепил... Городская ратуша  -  поистине
жемчужина зодчества и красотой своей может поспорить со шпилем  Шартрского
собора... Скажи Дидине и Деде. Шарло и  Тото,  чтоб  они  поцеловали  друг
друга от моего имени... В церкви я  думаю  о  тебе  и,  выходя  на  улицу,
чувствую, что еще сильнее люблю всех вас, если только это возможно..."

   19 августа 1837 года:
   "Малинский собор весь одет настоящими кружевами из камня..."