| |
Выбор имени был гениальной выдумкой. Олимпиец, сраженный титан, который
помнит, однако, о своем высоком происхождении, сверхчеловек, способный
глубже, чем люди, погрузить свой взгляд в бездны; Божество и вместе с тем
жертва богов - таким поклонение Жюльетты приучало Гюго видеть себя. Те
годы были для него тяжелым периодом жизни, он знал, что его ненавидят,
клевещут на него. "Почти все прежние друзья покинули его, - писал о нем
Генрих Гейне, - и, по правде сказать, покинули по его вине: они были
обижены его себялюбием". Отсюда и возникла у него потребность обратиться к
своему двойнику с прекрасными словами утешения:
О юноша, давно ль талантами твоими
Был очарован свет,
Давно ли похвалой твое звучало имя,
Но постоянства нет -
И треплют честь твою, безумствуя и лая,
Враги, как сто собак,
И, алчностью горя, кругом толпится стая
Бессмысленных зевак!..
[Виктор Гюго, "К Олимпио" ("Внутренние голоса")]
Страсть, в полном и трагическом смысле этого слова, - вот что завершило
формирование поэта, и то, что он тогда создал, было бесконечно выше не
только "Од и баллад", но и "Осенних листьев". Сборник "Песни сумерек",
выпущенный Рандюэлем в конце октября, состоял из настоящих шедевров.
Название его говорит о смягченном свете. И действительно, после фейерверка
"Восточных мотивов" - перед нами поистине прекрасное сочетание простоты и
тона, и чеканной формы. Самые обычные обороты подняты до уровня эпической
поэзии. Как прекрасны стихи "Наполеон II" и полное почти сыновнего
чувства, взволнованное обращение к тени Наполеона I:
Спи! Мы найдем тебя в твоем гнезде орлином!
Ты стал нам Божеством, не ставши господином.
О жребии твоем еще в слезах наш круг.
Твое трехцветное для нас хоругвью стало.
Веревка, что тебя срывала с пьедестала,
Не замарает наших рук!
О, справим по тебе мы неплохую тризну!
А если предстоит сражаться за отчизну,
У гроба твоего пройдем мы чередой!
Европой. Индией, Египтом обладая,
Мы повелим - пускай поэзия младая
Споет о вольности младой!
[Виктор Гюго, "К Колонне" ("Песни сумерек")]
Стихотворение, посвященное Луи Б... (Буланже), "Колокол", должно было,
по мнению автора, оправдать его политическую позицию. Виктор Гюго воспевал
императора, после того как воспевал короля. Отчего бы и нет! Колокол на
сторожевой башне - "эхо небес на земле", на колокольной бронзе вырезаны
гербы всех режимов. "Он в центре всего, как звучное эхо", он возвещает о
горе и радостях всех людей. Так и поэт создает песни о всякой славе и всех
скорбях своей отчизны. Прохожий властною рукою может заставить колокол
звонить не только во славу Бога.
Виноват ли поэт, или колокол, в том,
Что порой ураган в нетерпенье святом
Налетит, подтолкнет и потребует: "Пой!"
И тогда, нарушая, взрывая покой,
Из бурлящей груди, как из царства теней,
Сквозь пласты запыленных, обугленных дней,
Сквозь обломки, и пепел, и горечь, и слизь
Пробивается слово и тянется ввысь!..
[Виктор Гюго, "Луи Б..." ("Песни сумерек")]
Но главным образом Гюго воспевал в "Песнях сумерек" свой духовный и
плотский брак с Жюльеттой Друэ. Ей более или менее явно посвящено
тринадцать стихотворений [см. "Песни сумерек" - стихотворения XIV, XXI,
XXII, XXIII, XXIV, XXVI, XXVII, XXVIII, XXIX, XXX, XXXI и XXXIII
(прим.авт.)]. Любители скандалов прочли этот сборник скорее как строгие
судьи, а не как друзья и, к своему удивлению, обнаружили в нем также
стихи, посвященные жене и детям. Стихотворение "Date Lilia" ("Дайте
лилий") воздавало хвалу добродетелям Адели Гюго, - то была попытка
опровергнуть ходившие тогда слухи о разладе в семье поэта, признательность
за прошлое и знак дружбы в настоящем:
Смотрите, женщина с детьми выходит в сад.
Высокий чистый лоб, глубокий теплый взгляд...
О, кто б вы ни были, - ее благословите!
Меня связуют с ней невидимые нити -
Пыл, честолюбие, надежды юных дней!
|
|
