студенты, собрались здесь, чтобы оказать мне почести". Он признался, что ему 
очень трудно связно говорить, когда он так взволнован. "Я мог бы вам много 
рассказать о стафилококках, о спирохетах и даже о пенициллине, но речь идет обо 

мне, а это совсем другое дело..."

Действительно, он весь день с ужасом думал, что ему предстоит отвечать 
красноречивому Хендфилду Джонсу. Обедая с доктором Мак-Леодом, он поделился с 
ним своими страхами, а доктор Мак-Леод напомнил ему две строчки их 
соотечественника Роберта Бёрнса, выражавшие скромность, подобающую при таких 
обстоятельствах, строчки, которые могли служить заключительной частью речи.

Эти стихи очень понравились Флемингу, и он решил их процитировать и сказать: 
"Что мы действительно знаем о себе? Я - шотландец из Эршира. Сто пятьдесят лет 
назад великий уроженец Эршира Роберт Бёрнс написал:

		Ах, если б у себя могли мы
		Увидеть все, что ближним зримо...[35 - Из стихотворения Бёрнса 
"Насекомому, которое поэт увидел на шляпе нарядной дамы во время церковной 
службы". (Перевод С. Маршака.)]

Если другие меня видят таким, каким меня только что описал Хендфилд Джонс, 
значит, я очень недооценивал себя, но шотландское воспитание, полученное мною, 
привило мне осторожность, и я очень хорошо знаю, что лесть в подобных случаях, 
как и в некрологе, вполне допустима".

Но, выступая, он, растерявшись, сказал: "Когда-то здесь, в Сент-Мэри, нас было 
трое студентов. Теперь все трое стали членами Королевского общества. Разве 
тогда 
могли вы предполагать, что подобная вещь будет возможна? Бёрнс писал:

		Ах, если б у себя могли мы
		Увидеть все, что ближним зримо..."

В таком контексте стихи Бёрнса приобрели смысл, обратный тому, который видел в 
них Мак-Леод, и эти строчки звучали отнюдь не скромно, а крайне гордо. Однако 
каждый мог впервые прочесть на лице Флеминга глубокое волнение, и это нечаянное 

искажение смысла стихов было встречено благожелательным смехом.



Александр Флеминг - Рональду Трего

Вся больница была в сборе, мне преподнесли очень красивое серебряное блюдо. Это 

было мило. Но гораздо менее приятно было сидеть на сцене и произносить речь. 
Надеюсь, что я не был смешон; ведь в таких вещах я мало искушен... Газеты 
продолжают заниматься пенициллином. Я получил из Америки просьбу прислать 
автографы и поздравительный адрес от муниципального совета Дарвела, городка, 
где 
я родился. Судья (он же мэр) услышал о пенициллине в Каире. В следующий четверг 

в восемь часов я должен выступить по радио для шведов. Здесь все как обычно. Мы 

продолжаем, вот и все.


Третьего июля 1943 года он писал своему другу, бактериологу Комптону, который 
тогда руководил лабораторией в Александрии:



Конечно, я был рад, что меня избрали в Королевское общество, и мне приятно 
сознавать, что и мои друзья тоже этому обрадовались...

У меня сейчас много работы в связи с испытаниями моего химиотерапевтического 
детища. Видимо, это вещество обладает необычайной силой. Когда в нашем 
распоряжении этот препарат будет в достаточном количестве, он затмит сульфамиды.
 
За последние две недели нам удалось вырвать из пасти смерти двух больных 
септицемией. Один больной гонореей был вылечен за сутки, наружное применение 
тоже дало замечательные результаты. Думаю, что эта работа займет у меня еще 
полгода, а может быть, и больше.

Мы все ждем крупных событий, но, как и вы, не знаем, во что это выльется. 
Возможно, когда вы получите мое письмо, положение на Средиземном море 
прояснится.

Моя жена чувствует себя хорошо. Она очень занята. Роберт учится в Сент-Мэри. Мы