Ваш А. Ф.


Она уже не сомневалась: он явно хотел ее видеть, и она приехала в "Дун" в тот 
вечер, когда там были гости.

Пока Флеминг наливал коктейли своим соседям и друзьям, Алиса Маршалл отвела 
Амалию в сторону и сказала ей, что сэр Александр очень скучал без нее. "Во 
время 
вашего пребывания здесь он стал совсем другим человеком". Потом вдруг добавила: 

"Это как раз то, в чем он нуждается; в доме нужна молодая женщина". Гостью 
удивили и взволновали эти слова. "Но он же старый, ему семьдесят лет", - 
прошептала она. Миссис Маршалл с жаром принялась утверждать, что жизненные силы 

не зависят от возраста и что сэр Александр еще молод. Амалия пришла в полное 
замешательство и внезапно поняла все то, что она сама и Флеминг по свойственной 

им обоим застенчивости вот уже год отодвигали в область невысказанных слов.

На следующий день Флеминг повез Амалию на аукцион в очаровательную деревню 
Тюдор 
де Лавенхем, подарил ей красивую старинную вазу и пригласил ее в старую таверну.
 
Во время обеда он спросил о ее семейных делах. Она поделилась с ним своими 
разочарованиями. Пятнадцать лет назад они с мужем расстались, несмотря на 
искреннюю привязанность, которую они сохраняли друг к другу, а сейчас произошел 

окончательный разрыв. Позже, за чаем, Флеминг читал газету и не проронил ни 
слова. Амалия решила, что она ему наскучила рассказами о своих личных 
неприятностях, а у Алисы Маршалл романтическое воображение, как, впрочем, и у 
нее самой. На обратном пути в Бартон-Миллс Флеминг сделал крюк, чтобы показать 
своей гостье прелестные дома, крытые соломой. По дороге он говорил о какой-то 
книге, в которой боги стали жить и вести себя, как люди. "Даже у статуи 
человеческие чувства", - сказал он. Амалия заставила себя не вдумываться в 
загадочные намеки Флеминга и через неделю уехала в Лондон.

Флеминг тоже вернулся туда 3 сентября. Семнадцатого сентября доктор Вурека 
должна была сделать сообщение в Манчестерском микробиологическом обществе. 
Флеминг ехал туда машиной и предложил Амалии присоединиться к нему. Перед этим 
он пригласил ее к себе поужинать вместе с его сыном Робертом и племянником. Он 
только что получил гороскоп, составленный в Голливуде, который прислала ему 
Марлен Дитрих (он с нею несколько раз встречался, она была его горячей 
поклонницей). Флеминг, естественно, не относился к подобным вещам серьезно, но, 

открыв брошюрку на какой-то странице, попросил свою гостью прочесть, что там 
сказано. Амалия успела только просмотреть первые строчки, когда объявили, что 
ужин подан. Она отложила гороскоп, и Флеминг никогда больше о нем не 
заговаривал.

Много позже, после смерти Флеминга, мысленно без конца возвращаясь к прошлому, 
Амалия вспомнила об этом эпизоде, и ей захотелось узнать, что именно он дал ей 
прочесть. Она нашла эту страницу. Вот что говорилось в гороскопе: "Ваши чувства 

порождены потребностью в душевном спокойствии, потребностью семейного очага, и 
поэтому ваша любовь верна и надежна. В этой области у вас повышенная 
чувствительность, потому что то, к чему вы стремитесь, имеет для вас огромное 
значение; вы склонны скрывать эту сторону вашей натуры в ожидании, когда 
найдете 
объект, достойный вашей любви". ...Бесспорно, Флеминг и надеялся дать это 
понять 
Амалии, но ему помешала пустая случайность: ужин был подан, и Амалия не успела 
прочесть то, что он ей показал.

По дороге в Манчестер Флеминг спросил ее, не собирается ли она вторично выйти 
замуж. Она ответила (как она теперь говорит, "глупо"), что она замужем. Он стал 

еще молчаливее обычного. В Манчестере, пока Флеминг был занят в каком-то 
комитете, один из докторов шутливо спросил Амалию: "А кто же ваш бог сегодня 
вечером?" В это время в комнату вошел Флеминг, и Амалия ответила: "Вот и бог 
своей собственной персоной". Когда они вернулись в Лондон, Флеминг пригласил ее 

пообедать в ресторане под Виндзором, а потом пошел с нею в зоологический сад и 
сфотографировал ее перед клеткой со львом. Он поставил эту карточку в своей 
спальне и назвал ее: "Она и лев".

На вернисаже Академии художеств Амалия восхищалась портретом Флеминга, 
написанным художником Джоном Уитли. Он ничего ей не сказал, но написал Уитли: