суда.  Революция,  разорив  его,  усугубила  и  его  семейные   неурядицы.
"Монте-Кристо" и вся обстановка виллы должны были пойти с молотка, но Дюма
предпринял меры к тому, чтобы продажа была фиктивной.

  Александр Дюма - Огюсту Маке:
  "Мне необходима ваша помощь в той мере,  в  какой  вы  сможете  мне  ее
оказать. Чтобы урегулировать дела с  госпожой  Дюма,  я  вынужден  продать
обстановку моего дома, но собираюсь выкупить все, что смогу. Можете ли  вы
выручить ваши тысячу франков в "Ле Сьекль" и занять еще  тысячу  у  вашего
отца или у Коппа и купить на две тысячи франков те предметы, которые я вам
укажу? Затем, поскольку все эти вещи следует увезти из "Монте-Кристо",  вы
переправите  их  в  Буживаль  [Дюма  -  стрекоза   Маке  -  муравей    дом
расточителя Дюма продавался с  молотка,  а  Маке  приобрел  себе  виллу  в
Буживале  он умер богачом в своем собственном замке в Сен-Меме, неподалеку
от Дурдана (прим.авт.)], откуда я их заберу... Сегодня я буду  целый  день
дома. Приходите. Я хочу видеть вас еще до вечера..."

  "Замок" "Монте-Кристо" был продан по приказу суда за смехотворно  малую
сумму в 30100  франков  Жаку-Антуану  Дуайену,  который,  несомненно,  был
подставным лицом Дюма, потому что он так никогда и не вступил во  владение
домом.  28  июля  1848  года  судебная  палата  (суд   второй   инстанции)
подтвердила решение гражданского суда. Ида одерживала одну победу  в  суде
за другой, но денег у нее от этого не прибавлялось.

  Ида Дюма - мэтру Лакану, Флоренция, 9 сентября 1848 года:
  "Все наши усилия могут оказаться бесполезными и ни к чему  не  приведут
благодаря уверткам господина Дюма, с помощью которых он обходит закон.  Но
что бы  ни  произошло  и  каковы  бы  ни  были  результаты  процесса,  моя
благодарность вам  остается  неизменной...  Если  бы  не  ваша  энергичная
помощь, если бы не доброта и преданность моих друзей во  Флоренции,  я  не
нашла бы в себе сил дождаться исхода моего дела.  Моя  мать  говорит,  что
пройдет еще немало времени, прежде чем станет ясно, сможем ли мы  получить
что-нибудь от продажи "Монте-Кристо". Она не  в  состоянии  добиться  даже
выплаты пенсии и живет на одолженные  деньги,  ожидая,  пока  решится  моя
судьба.
  Моя падчерица живет, увы, с отцом, и то роковое влияние  на  эту  столь
юную головку и сердце, которого я так опасалась, уже дает  себя  знать.  Я
предвижу, что все усилия, которые я прилагала, чтобы  спасти  ее  от  этой
ужасной участи, обречены на провал. Но, как я вам уже говорила, сударь,  я
не перестаю уповать на вас и на божественный промысел... Моя мать  (а  она
немного разбирается в этих вещах) пыталась мне объяснить, как обстоят наши
дела. Она говорит о "необходимой отсрочке в три года",  после  которой  мы
сможем вчинить новый иск против  этого  господина  Дуайена.  Но  на  каком
основании? Вот этого я совсем  не  поняла...  Я  очень  опасаюсь,  как  бы
отчуждение ( ic!) имущества  господина  Дюма  не  разрушило  ту  последнюю
надежду, которая у нас еще оставалась. Да  будь  мы  тысячу  раз  правы  в
глазах закона, если господин  Дюма  не  будет  владеть  никаким  осязаемым
имуществом, мы никогда не сдвинемся с мертвой точки..."

  Дюма, который и впрямь не обладал более никаким  осязаемым  имуществом,
обладал даром проматывать неосязаемое. Кредиторы  понапрасну  преследовали
его. Сапожник, которому он был должен двести пятьдесят франков, приехал  в
Сен-Жермен, надеясь заставить Дюма заплатить по счету. Обедневший владелец
"замка" принял его крайне любезно:
  - Ах, это  ты,  мой  друг,  как  хорошо,  что  ты  приехал:  мне  нужны
лакированные башмаки и сапоги для охоты.
  - Господин Дюма, я привез вам небольшой счетец.
  - Конечно, конечно... Мы займемся  им  после  обеда...  Но  сначала  ты
должен у меня отобедать...
  После обильной трапезы оробевший сапожник снова предъявил счет.
  - Сейчас не время говорить о делах...  Пищеварение  прежде  всего...  Я
прикажу заложить карету,  чтобы  тебя  отвезли  на  вокзал...  Держи,  вот
двадцать франков на билет.
  Эта сцена, как будто взятая  из  комедии  Мольера,  повторялась  каждую
неделю. В конце концов сапожник перебрал у Дюма около шестисот  франков  и
не меньше тридцати раз обедал за его счет. Потом приходил садовник Мишель.
  - Должен вам сообщить, сударь, что у нас вышло все вино  для  прислуги
необходимо сделать новые запасы, в погребе остались только  иоганнесбергер
и шампанское.
  - У меня нет денег. Пусть для разнообразия пьют шампанское.
  Вскоре судебные исполнители перешли в наступление.  Из  "замка"  увезли
мебель, картины, кареты, книги и даже зверей! Один из исполнителей оставил
такую записку: "Получен один гриф. Оценен в пятнадцать франков".  Это  был
знаменитый Югурта-Диоген.
  Но вот  настал  день,  когда  Дюма  пришлось,  наконец,  покинуть  свой
"замок"  на прощание он протянул приятелю тарелочку, на которой лежали две
сливы. Приятель взял одну из них и съел.
  - Ты только что съел сто тысяч франков, - сказал Дюма.
  - Сто тысяч франков?
  -  Ну  конечно,  эти  две  сливы  -  все,  что  у  меня   осталось   от