Много шума из ничего! Но под пером Дюма даже  локомотив  превращался  в
персонаж драмы. В "Записках" Дюма  изображает  Маке  человеком  серьезным,
храбрым и порядочным, хотя несколько консервативным и тяжелым  на  подъем.
Луи Буланже - художником-мечтателем, которому все  кажется  величественным
(недаром он был лучшим  другом  Виктора  Гюго).  Что  касается  Александра
Дюма-сына, то он "соткан из света и тени... Он гурман и воздержан  в  еде,
он расточителен и экономен, пресыщен и  чистосердечен,  он  изо  всех  сил
издевается надо мной и любит меня всем сердцем. И, наконец, может в  любой
момент ограбить меня, как Валер и биться за меня, как Сид... К тому же  он
бешено храбр и всегда готов вскочить на коня,  выхватить  шпагу,  пистолет
или ружье. Время от времени мы ссоримся, и тогда он покидает отчий дом  но
в тот же день я покупаю тельца и начинаю его откармливать..."
  Рассказ о путешествии по Испании  четырех  мушкетеров  в  сопровождении
черного Гримо читается увлекательно, как роман. Одному бою быков  отведена
добрая сотня страниц. При виде  крови  Маке  теряет  сознание,  Александру
Второму тоже не по себе, он просит принести стакан  воды.  Воду  приносят.
"Вылейте ее в Мансанарес, - острит Дюма, - ей это нужнее". Проезжая  мимо,
он заметил,  что  река  обмелела.  Описания  ночных  схваток  с  хозяевами
 o ado , или  aradore  [трактиров (исп.)],  как  их  называют  в  Испании,
достойны  пера  Сервантеса.  Испанские  танцы  нарисованы  с   изяществом,
присущим лучшим страницам Готье. Отец и сын  бредят  балконами,  гитарами,
дуэньями и пылкими красотками. Дюма-сын имел немало приключений  и  описал
их в стихах, обращенных к Кончите или Анне-Марии. В них он, идя по  стопам
Мюссе, рифмовал Севилью с мантильей и Прадо с досадой.

  Прелестны вы, и кто хоть раз
  Увидел ваши руки, плечи,
  Увидел блеск влюбленных глаз,
  Тот не забудет этой встречи,
  Тот вечно будет помнить вас.

  Монпансье дал в Мадриде большой прием в  честь  приехавших  французских
писателей  и  художников.  Испанцы  и  сами  спешили  выказать  Дюма  свое
восхищение: "Меня лучше знают и, пожалуй, больше чтут в  Мадриде,  чем  во
Франции. Испанцы находят в моих произведениях нечто кастильское, и это  им
весьма по вкусу. Что это правда,  видно  хотя  бы  из  того,  что  я  стал
командором ордена Изабеллы Католической  прежде,  чем  сделался  кавалером
Почетного легиона..."
  Однако на Кювийе-Флери, бывшего наставника герцога Омальского,  который
сопровождал французских принцев в  Испанию,  прославленный  путешественник
произвел не такое хорошее впечатление, как на самого себя:  "Прибыл  Дюма,
посланный Сальванди с этой дурацкой  миссией.  Он  потолстел,  подурнел  и
вульгарен до ужаса..." Но Кювийе-Флери был  нетерпим  и  совершенно  лишен
чувства юмора.
  Обе "испанские свадьбы" должны были  состояться  одновременно:  свадьба
королевы Изабеллы II с инфантом доном  Франсиско  Ассизским  (по  прозвищу
Пакита) и свадьба Монпансье  с  "сестрой  Изабеллы,  более  красивой,  чем
королева, у которой были  прекрасные  глаза,  великолепные  волосы,  гордо
посаженная головка и очаровательное личико". Двойной брак  благословили  в
присутствии всего испанского двора в зале Послов Восточного дворца,  а  на
следующий день церемонию повторили в соборе  ue tra  e ora de  lo   Atocha
[Божьей Матери  Аточской  (исп.)]   на  ней  присутствовал  и  восхищенный
Александр Дюма. Через несколько дней (17 октября 1846 года) Дюма обедал  у
католической королевы в колонном зале. Стол был накрыт на сто персон.

  "Мы затерялись среди людей, которые не знали ни слова на нашем языке, -
писал Кювийе-Флери. - У Александра Дюма, как и  у  меня,  по  правую  руку
сидел епископ, по левую - камергер с ключом, перекинутым за спину. Но  так
как ключ этот не отмыкает уста, то Дюма вынужден был пожирать обед  молча,
а путевые наблюдения  ограничить  тонзурой  своего  соседа.  "В  жизни  не
встречал епископа уродливее", - заметил он после обеда..."

  Четверо  новобрачных  обошли  все  залы.  Изабелла  II,  которой   едва
исполнилось шестнадцать лет, была с ног до головы усыпана бриллиантами, но
"кожа у нее слишком темная и щеки лоснятся". Предсказывали, что  с  годами
"она станет такой же безобразно толстой, как и ее бабушка".  Король-супруг
(таков был отныне официальный титул Пакиты) казался  девчонкой,  одетой  в
форму  дивизионного  генерала   он  говорил  писклявым  голосом.   Молодые
правители, двоюродные брат и сестра, объединенные браком  по  политическим
соображениям, ненавидели  друг  друга  с  детства.  И,  наоборот,  инфанта
Луиза-Фернанда, герцогиня де Монпансье, гордая своим  Прекрасным  Принцем,
вся светилась от счастья. "Восхитительное существо! - писал  Кювийе-Флери.
- Лицо ее дышит прелестью и лукавством..."
  18 октября 1846 года Дюма-сын, которого, несмотря на Кончиту и Антонию,
преследовали воспоминания о Мари Дюплесси, написал ей из  Мадрида,  умоляя
простить его. Он раскаивался в несправедливой суровости.

  "Мутье приехал в Мадрид и сказал мне, что, когда он покидал  Париж,  вы
были больны. Разрешите  мне  присоединиться  к  числу  тех,  кого  глубоко
огорчают ваши страдания.