ничего проще, полагайся только во всем на меня". Но у  Александра  Второго
были другие планы. Встать на буксир к отцу  и  идти  по  фосфоресцирующему
следу этого могучего корабля  -  нет,  его  не  устраивала  такая  судьба.
Свидетель блестящих  триумфов  своего  отца,  он  жаждал  завоевать  славу
самостоятельно. Он не знал еще, о чем он будет писать и  будет  ли  писать
вообще (ведь успеха можно добиться и в других областях),  но  он  уже  был
блестящим  и  остроумным  собеседником,   и   отцу,   гордившемуся   своим
талантливым сыном, очень  нравилось  цитировать  его  словечки.  Прослушав
чтение "Шарлотты Корде" Понсара, Александр Второй сказал:

  Так дух он испустил. О небо! Месть ужасна.
  Ему не повезло. Он в ванну влез напрасно.

  Александр Первый пришел в восторг от этого школярского двустишия.
  Сыну уже и тогда не хватало простоты отца и его легкости в обращении  с
людьми.
  - Послушайте, мой милый, - сказал ему как-то старый друг их дома,  -  я
обращаюсь на "ты" к автору "Антони", а вам говорю  "вы".  Это  же  смешно!
Давно пора это исправить.
  - В самом деле, - ответил молодой Дюма, - вам давно пора говорить  папе
"вы".
  Время от времени между мужчинами  разгорались  ссоры  из-за  Иды.  Ида,
которой  удалось  завоевать  расположение  своей  падчерицы  Мари,  тщетно
пыталась приручить пасынка. Дюма-отец вступался за супругу.

  Дюма-отец, - Дюма-сыну:
  "Ты ошибаешься, мой друг, потому что я  добился  -  а  вернее  сказать,
потребовал - гораздо большего. Мадам Дюма напишет тебе и пригласит  прийти
к нам, когда у нас будут мои друзья.  Таким  образом,  ты  войдешь  в  мой
настоящий дом, а им являются мои друзья,  что  вознаградит  меня  за  твое
долгое отсутствие и поможет наладить дела в будущем. Целую тебя. Увижу  ли
я тебя сегодня вечером?"

  Он давал ему советы по поводу его карьеры:

  "Мой дорогой мальчик, твое письмо слегка  успокоило  меня  в  отношении
финансовом и моральном, но оно нисколько не  успокоило  меня  в  отношении
твоего будущего. Ты сам выбрал себе будущее в области  умственного  труда.
Однако ни одно место не может отвечать тем потребностям,  которые  у  тебя
перешли в привычки, по моей вине столько же, сколько и по твоей.
  Любую славу можно перевести на деньги, но деньги приходят  к  нам  лишь
следом за славой. Неужели ты думаешь, что, ложась спать на заре и  вставая
в два-три часа дня, отягощенный вчерашними  неприятностями  и  исполненный
тревоги за завтрашний день, неужели ты думаешь, что при такой жизни у тебя
останется время для размышлений и ты сможешь создать что-либо путное? Дело
не в том, чтобы просто что-то делать, а в том, чтобы делать  хорошо.  Дело
не в том, чтобы ты  имел  деньги,  а  в  том,  чтобы  ты  их  зарабатывал.
Поработай год, два, три. Потом, когда у тебя будет почва под ногами, делай
что хочешь и как хочешь..."

  В 1844 году Александр Второй, который не мог дольше мириться с госпожой
Дюма,  попросил  отца  дать  ему  деньги  на  путешествие.  Сначала   отец
воспротивился: ему нравилось общество красивого  и  блестящего  юноши.  Он
пытался отговорить его от этой затеи.

  "Мой друг, я отвечаю тебе,  как  ты  и  просил,  -  письмом,  и  притом
длинным. Ты знаешь, что мадам Дюма является  моей  женой  лишь  формально,
тогда как ты - мой настоящий  сын,  и  не  только  мой  сын,  но  и  почти
единственное мое счастье в утешение.
  Ты хочешь поехать в Италию или в Испанию. Я уже не говорю о том, что  с
твоей стороны будет черной  неблагодарностью  бросить  меня  одного  среди
людей, которых я не люблю  и  с  которыми  меня  связывают  лишь  светские
отношения. Да и что ждет тебя в Италии или  в  Африке?  Если  тебе  просто
хочется путешествовать - это еще куда ни шло. И все же мне представляется,
что ты бы мог подождать, пока нам не удастся поехать вместе.
  У тебя в Париже, говоришь ты, глупое и унизительное положение.  Почему,
спрашиваю я тебя? Ты - мой единственный друг. Нас так часто видят  вместе,
что наши имена стали нераздельны. Если тебя где-нибудь и ждет будущее, то,
конечно, в Париже. Работай серьезно, пиши, и через несколько лет ты будешь
получать ежегодно тысяч десять франков. Не вижу в этом  ничего  глупого  и
унизительного. Впрочем, ты сам знаешь, что  ради  счастья  тех,  кто  меня
окружает, и ради благополучия тех, за кого я  несу  ответственность  перед
Богом, я привык обрекать себя на любые лишения и  что  я  готов  поступить
так, как ты пожелаешь. Ведь если ты будешь несчастен, ты в один прекрасный
день обвинишь меня в том, что я помешал тебе последовать твоему призванию,
и решишь, что я принес тебя в жертву эгоизму отцовской любви, единственной
и последней любви, которая мне осталась и которую ты обманешь так же,  как
это делали до тебя другие.
  Может быть, тебе приглянется другая перспектива. Хочешь получить  место
в одной из парижских библиотек,  место,  которое  сделало  бы  тебя  почти