Сам он был  трижды  ранен,  плащ  его  в  семи  местах  пробили  пули,  но
наступление врага он остановил. После такого подвига солдаты  готовы  были
идти за ним хоть на край света. Австрийцы прозвали его "Черным  дьяволом".
Генерал Жубер, его  друг  и  начальник,  почитал  его  новым  Баярдом.  Но
Александр Бертье, офицер  генерального  штаба  и  правая  рука  Бонапарта,
относившийся с неприязнью к боевым генералам, всячески старался  опорочить
"Черного  дьявола"  перед  главнокомандующим.  И   тот   некоторое   время
отказывался признать заслуги героя. И вновь вскипел  гнев  Ахилла.  Однако
Дюма совершил столько подвигов, что Бонапарту пришлось  все  же  приказать
Жуберу: "Пришлите ко мне Дюма".
  Дюма, почитавший себя обиженным, отказался идти. Французская  революция
не прошла бесследно для армии, и таким генералам, как Гош, Марсо  и  Дюма,
славившимся своими республиканскими симпатиями, чувство независимости явно
мешало  соблюдать  дисциплину.  С  другой  стороны,   Дюма,   у   которого
порывистость,  как  это  характерно  для  жителей   Антильских   островов,
сочеталась с приступами апатии, по временам охватывало глубокое отвращение
ко всему окружающему. И при первой же неприятности он с тоской вспоминал о
Вилле-Коттре и посылал  в  штаб  прошение  об  отставке.  К  счастью,  его
адъютант был начеку и всегда прятал прошение в ящик. Когда же наконец Дюма
явился в штаб-квартиру, Бонапарт встретил его с распростертыми объятиями.
  "Добро   пожаловать,   тирольский    Гораций    Коклес!"    -    сказал
главнокомандующий.
  Прием был настолько лестным, что славный Дюма не  стал  упорствовать  в
своей обиде. Он тоже протянул  руки,  и  они  братски  обнялись.  Бонапарт
назначил Дюма губернатором провинции Тревизо. Дюма сумел завоевать горячую
любовь населения  и,  уезжая,  получил  благодарность  от  муниципалитетов
Местра, Кастельфранко и других городов за мудрое и  мягкое  правление.  Он
вполне заслужил, чтобы о нем  сказали,  как  позже  о  другом  французском
генерале: "Приехав  к  нам  врагом,  он  уезжает  всеми  любимым  другом".
Бонапарт в это время с триумфом въезжал в Париж.
  После подписания мира с Италией генерал Дюма получил отпуск. 20 декабря
1797 года он вернулся к своей семье  в  Вилле-Коттре.  Маленький  городок,
столь процветавший десять лет тому назад, пришел в  упадок.  Двор  герцога
Орлеанского давал работу всему городу. Теперь  в  Вилле-Коттре  больше  не
появлялись   знатные   вельможи   со   свитой,   не   приезжали    богатые
путешественники. Прекратилась охота в  лесу.  Гостиница  "Щит"  пустовала.
Лабуре, на котором лежало бремя забот о дочери  и  внучке,  решил  закрыть
гостиницу, "только пожиравшую его сбережения", и жить скромно  на  деньги,
скопленные за годы процветания.
  С приездом зятя-генерала, важной персоны в армии  Республики,  возникли
новые  планы  на  будущее.  Клод  Лабуре  продал  все  движимое  имущество
гостиницы "Щит" за 1340 франков. Генерал Дюма, со своей стороны, расстался
с пятью из шести лошадей, составлявших его личную конюшню,  и  выручил  за
них 980 ливров и 10 су. В 1798 году  Лабуре  снял  за  300  ливров  в  год
скромный, но довольно просторный дом, в котором с того времени и жила  вся
семья.
  А меж тем в Париже Бонапарт становился надеждой всех  французов.  Чтобы
успокоить Директорию, он объявил, что отныне у него одна  мечта:  прогнать
англичан из Египта, а если удастся, то и из Индии.  "Лишь  на  Востоке,  -
говорил он, - есть еще  территории  достаточно  обширные,  чтобы  основать
империю, достойную древних". Не  будь  Бонапарта,  Директория  никогда  не
возымела  бы  столь  фантастических  прожектов.  К  тому   же   директоры,
побаивавшиеся победителя,  надеялись  таким  путем  удалить  Бонапарта  из
Франции. 12 апреля 1798 года  Бонапарт  стал  главнокомандующим  Восточной
армией.
  Он тотчас же призвал к себе Дюма. Он считал, что Дюма  слишком  честен,
чтобы быть по-настоящему умным, но очень хотел  поручить  этому  генералу,
умевшему,  как  никто  другой,  увлечь  за  собой   солдат,   командование
кавалерией в Египетском  походе.  И  Дюма  снова  прощается  с  родными  и
догоняет своего командира в Тулоне.
  Бонапарт принял его, лежа в постели, в их общей  с  Жозефиной  спальне.
Жозефина, прикрытая одной простыней, плакала.
  - Вы только подумайте, генерал, - сказал Бонапарт, - она забрала себе в
голову сопровождать нас в Египетском походе! Вот вы, Дюма, разве вы берете
с собой жену?
  - Конечно, нет! Я думаю, она бы меня очень стесняла.
  - Если нам придется провести там несколько лет, - сказал Бонапарт, - мы
пошлем за женами. Дюма, который делает одних  девчонок  [13  февраля  1796
года   генеральша   Дюма   произвела   на   свет   еще    одну    девочку,
Луизу-Александрину, которая умерла,  когда  ей  не  было  и  года],  и  я,
которому и это не удается, приложим все силы, чтобы сделать по  мальчишке.
Он будет крестным отцом моего сына, а я - его.
  И он ласково похлопал Жозефину  по  округлостям,  вырисовывавшимся  под
простыней.
  Жозефина  утешилась.  Она  всегда  быстро  утешалась,  даже,   пожалуй,
чересчур быстро.
  Выходя от Бонапарта, Дюма встретил Клебера, с которым был дружен.
  - Кстати, ты не знаешь, для чего мы туда едем? - спросил Дюма.
  - Чтобы дать Франции новую колонию, - ответил Клебер.
  - Вовсе нет. Чтобы дать ей нового короля.