действовала не менее разрушительно. Друзья Дюма, приходившие на репетиции,
говорили:
  - Очень милая пьеска, очаровательная вещичка. Кто бы мог подумать,  что
ты будешь работать в этом жанре!
  - Во всяком случае, не я, - отвечал Дюма.
  Наконец появились афиши: "В субботу,  послезавтра,  премьера  "АНТОНИ".
Когда Дюма пришел в Комеди Франсез на генеральную  репетицию,  мадемуазель
Марс обратилась к нему медовым голоском:
  - Вам уже сообщили последнюю новость? - спросила она.
  - Какую новость?
  - У нас теперь будет газовое освещение.
  - Тем лучше.
  - Нам делают новую люстру.
  - Примите мои поздравления.
  - Спасибо, но не в этом дело.
  - В чем же тогда, мадемуазель?
  - Я потратила тысячу двести франков на вашу пьесу!
  - Браво!
  - У меня четыре смены туалетов.
  - Вы будете бесподобны.
  - И вы понимаете...
  - Нет, не понимаю.
  - Я хочу, чтобы публика их видела.
  - Справедливое желание.
  - И раз у нас будет новая люстра...
  - И когда же она будет?
  - Через три месяца.
  - Ну и что же?
  - Ну вот, я думаю, что хорошо бы ознаменовать  новую  люстру  премьерой
"Антони".
  - Ах, вот как!
  - Да, вот так.
  - Значит, премьера будет через три месяца?
  - Да, через три месяца.
  - Значит, в мае?
  - Да, в мае. Это очень хороший месяц.
  - Вы хотели сказать, очень пригожий месяц?
  - Да, но и хороший тоже.
  - Значит, вы в этом году не берете отпуска в мае?
  - Нет, только с первого июня.
  - Значит, если мы начнем, к примеру, двадцатого мая, у меня будет всего
три спектакля.
  - Четыре, - подсчитала мадемуазель Марс, - в мае тридцать один день.
  - Целых четыре спектакля - как это мило!
  - И мы вернемся к вашей пьесе после моего возвращения.
  - Это точно?
  - Даю вам честное слово.
  - Благодарю вас, мадемуазель. Вы очень любезны.
  Я повернулся к ней спиной, - продолжает Дюма, - и  столкнулся  лицом  к
лицу с Фирменом.
  - Слышал? - спросил я его.
  - Конечно... Сколько раз я тебе говорил, что она ни за  что  не  станет
играть эту роль!
  - Но почему, черт побери, ей не сыграть ее?
  - Да потому, что это роль для мадам Дорваль...
  Дюма и сам давно об этом думал.  Маленькая,  темноволосая,  хрупкая,  с
ниспадающими на  лоб  локонами,  томными  глазами,  трепещущими  губами  и
вдохновенным лицом,  Мари  Дорваль  была  не  просто  актриса:  "Это  была
воплощенная душа...  Фигура  ее  казалась  гибким  тростником,  колеблемым
порывами таинственного ветерка". Незаконнорожденная дочь  бедных  бродячих
актеров, Дорваль выросла среди самых бурных и низменных страстей и в гневе
могла браниться, как базарная торговка. Она испытала все в жизни, и,  хотя
неоднократно выходила замуж, у нее было множество любовников, в том  числе
и молодой Дюма. На сцене эта поразительная  женщина  дышала  вдохновением,
подлинная жизнь сквозила  в  каждом  ее  движении,  а  искрометный  талант
покорял всех.
  Она создала вместе с Фредериком Леметром спектакль "Тридцать  лет,  или
Жизнь игрока", где в роли супруги,  которая  видит  падение  своего  мужа,
сумела гениально выразить горе матери и "скорбное величие женщины".

  "В этой роли, - писал Банвиль, - ей пригодилось все - и скорбное  лицо,
и губы, дышащие безумной страстью, и горящие от слез глаза, и  трепещущее,
содрогающееся тело, и бледные тонкие руки, иссушенные лихорадкой!" И  Жорж
Санд: "У нее все обращалось в  страсть:  материнство,  искусство,  дружба,
преданность, негодование, вера  и так как она не  умела  и  не  желала  ни
умерять, ни сдерживать своих порывов, она жила в чудовищном напряжении,  в
постоянном возбуждении, превышающем человеческие силы..."

  Да, Мари Дорваль сыграла бы Адель куда лучше, чем мадемуазель Марс.
  И ее постоянный партнер Пьер Бокаж тоже сыграл бы Антони гораздо лучше,