значение? Публика ведь ничего не поймет, поймем только мы, ты и я,  и  для
нас это будет источником вечных воспоминаний.  Что  же  до  Антони,  то  я
думаю, его узнают, потому что этот безумец очень напоминает меня..."

  Конфликт между личностью и обществом, страстью и долгом,  который  XVII
век решал в пользу общества и от которого  XVIII  бежал  в  легкомыслие  и
распутство,  мог  теперь  быть  решен  лишь   насильственным   путем.   "В
современном обществе страсть сорвалась с цепи".
  И на весь XIX век страсть воцарится в  театре,  принеся  с  собой  бурю
чувств, слов, кинжальных ударов и пистолетных выстрелов. "Антони"  испугал
актеров Ко" меди Франсез, зрителей он потряс.

  Антони, бунтарь по натуре,  незаконнорожденный  (как  Дидье  в  "Марион
Делорм"), не может жениться на любимой им Адели, потому что у него нет  ни
семьи, ни положения  в  обществе,  ни  профессии,  ни  состояния.  Молодую
девушку выдали замуж за полковника  -  барона  д'Эрве  (на  сцене  капитан
Вальдор все же получил повышение). В один  прекрасный  день  Антони  вновь
появляется: он останавливает лошадей, понесших карету Адели. Антони ранен
его приносят в дом Адели. Они признаются во взаимной любви, но Адель, раба
общественной  морали,  пытается  сопротивляться.  Страстью,  жалобами   на
несправедливость света Антони доводит ее до того, что  она  готова  пасть.
Тогда она, как порядочная женщина, решает бежать к мужу, который находится
в Страсбургском гарнизоне. Антони хитростью завлекает Адель  в  ловушку  и
проводит с ней  ночь  любви  в  гостинице  Иттенхейм.  Свет  осуждает  ее.
Полковник  спешит  в  Париж  из  своего  гарнизона  и  застает  преступных
любовников врасплох.

  АДЕЛЬ. Я слышу шаги на лестнице!.. Звонок!.. Это он!.. Беги, беги!
  АНТОНИ. Нет, я не хочу бежать! Ты говорила мне, что не боишься смерти?
  АДЕЛЬ. Нет, нет... О, сжалься надо мной - убей меня!
  АНТОНИ. Ты жаждешь смерти - жаждешь спасти свою репутацию  и  репутацию
своей дочери?
  АДЕЛЬ. На коленях молю тебя о смерти.
  ГОЛОС (за сценой). Откройте!.. Откройте!.. Взломайте дверь!
  АНТОНИ. И в последний миг ты не проклянешь своего убийцу?
  АДЕЛЬ. Я благословлю его... Но поспеши! Ведь дверь...
  АНТОНИ. Не бойся. Смерть опередит его... Но подумай только: смерть...
  АДЕЛЬ. Я хочу ее, жажду ее, молю о ней. (Кидаясь к нему в  объятья.)  Я
иду ей навстречу.
  АНТОНИ (целуя ее). Так умри же. (Закалывает ее кинжалом.)
  АДЕЛЬ (падая в кресло). Ал...
  Дверь в глубине  сцены  распахивается.  Полковник  д'Эрве  врывается  в
комнату.
  ПОЛКОВНИК Д'ЭРВЕ. Негодяй!.. Что я вижу!.. Адель!.. Мертва!
  АНТОНИ. Да, мертва... Она сопротивлялась мне. И я убил ее.
  Он бросает кинжал к ногам полковника д'Эрве.
  Занавес.

  Пьеса была ловко  сделана.  Через  пять  актов  действие  с  похвальной
экономией средств неслось к развязке, ради  которой,  собственно,  и  было
написано все остальное. Дюма считал, что  драматург  должен  прежде  всего
найти финальную фразу, а потом, исходя из нее, строить всю пьесу. В эпоху,
когда существовали  лишь  исторические  или  скабрезные  пьесы,  драма,  в
которой на сцену выводился современный свет с его страстями, не  могла  не
казаться новаторской и смелой. Дюма в "Антони" вкладывает в уста одного из
персонажей, писателя Эжена д'Эрвильи, такой монолог:

  "История завещает нам факты: они - собственность поэта... Но  если  мы,
мы, живущие в современном обществе, попытаемся  показать,  что  под  нашим
кургузым  и  нескладным  фраком  бьется  человеческое  сердце,  -  нам  не
поверят... Сходство между героем драмы и партером  будет  слишком  велико,
аналогия слишком близка, и зритель, следящий за развитием  страсти  героя,
захочет, чтобы тот остановился там, где остановился бы он  сам.  Если  то,
что будет происходить на сцене, превзойдет его способности чувствовать или
выражать  свои  чувства,  он  откажется  это  понимать.  Он  скажет:  "Это
неправда, я ничего подобного не испытываю. Когда женщина, которую я люблю,
мне изменяет, я, конечно, страдаю... некоторое время. Но я не закалываю ее
кинжалом и не умираю сам. Доказательством тому  то,  что  я  сейчас  перед
вами". А потом вопли о преувеличениях, о мелодраме  заглушат  аплодисменты
тех немногих, наделенных,  к  счастью  (или  к  несчастью),  более  тонкой
конституцией, которые понимают, что в  XIX  веке  люди  испытывают  те  же
чувства, что и в XV веке, и что под суконным фраком сердце бьется  так  же
горячо, как и под железной кольчугой".

  Наделить  современника  неистовством   страстей,   свойственным   людям
Возрождения, - вот что пытался сделать Александр Дюма, и это  вновь  сочли
весьма смелым новаторством. Настолько смелым, что,  не  случись  революции
1830 года, цензура никогда  бы  не  согласилась  пропустить  пьесу.  После
июльских дней стало, наконец, возможно изображать  нравы,  не  прибегая  к
ретуши. Завоевание этих свобод дало нам Бальзака. Но  в  то  время,  когда