своих пяти чувств.
  После Te Deum он дал, ей-Богу, отличнейший завтрак  главным блюдом была
лошадиная ляжка. Если увидишь Сент-Илера, передай ему, что я присоединяюсь
к его мнению, будто в сравнении с кониной говядина -  та  же  телятина.  Я
говорю телятина, ибо я полагаю, что из всех сортов  мяса  ты  более  всего
презираешь телятину. После завтрака для нас  устроили  скачки,  в  которых
участвовало сто пятьдесят лошадей с юными калмыками обоего пола в качестве
наездников...  В  этих   скачках   приняли   участие   четыре   придворные
дамы-княгини... Приз, состоявший из молодого коня и коломянкового  халата,
получил тринадцатилетний мальчишка...
  После этого нам показали скачки шестидесяти верблюдов, на  которых  без
седла сидели калмыки в возрасте от двадцати до двадцати пяти  лет  -  один
безобразнее другого. Если бы приз присуждался не за скачки, а за уродство,
князю пришлось бы наградить их всех.
  После этого мы переправились  на  другой  берег  Волги,  которая  перед
дворцом князя Тюмена имеет не более полумили в  ширину,  и  увидели  табун
диких лошадей в четыре тысячи  голов...  Князь  извинился,  что  не  может
показать мне больше: его только накануне предупредили о  моем  приезде,  и
это все, что удалось согнать за ночь.
  Тут началось изумительное зрелище: ловля диких лошадей с помощью лассо.
Неоседланные кони с всадниками калмыками мчались прямо  в  Волгу.  Десять,
двадцать,  пятьдесят  лошадей  бесновались  в  воде,  катались  по  песку,
лягались, кусались, ржали  целый шквал всадников  кто  его  не  видел,  не
может даже представить себе этой картины.
  Мы снова переплыли  Волгу  и  приняли  участие  в  соколиной  охоте  на
лебедей. Все это - охота, костюмы князя, княгини и  ее  придворных  дам  -
производило  какое-то  средневековое  впечатление  и  привело  бы  тебя  в
совершеннейший восторг, хоть ты и поклонник современности. Потом  сели  за
стол. Начали с куриного бульона, который живо напомнил мне  наши  ужины  в
Сент-Ассизе  будь он сварен из ворона, сходство было бы полное.  Остальные
блюда  за  исключением  лошадиной  головы,  начиненной  черепахами,   были
заимствованы из европейской кухни. Одновременно  с  нами  триста  калмыков
поедали во дворе мелко нарезанную сырую конину с луком, мясо двух коров  и
десять жареных баранов. Мне не довелось видеть свадебного пира Гамачо,  но
теперь, побывав на празднестве у князя Тюмена, я не жалею об этом.
  Поверишь ли ты, что я ел сырую  конину  с  зеленым  луком  и  нашел  ее
необыкновенно вкусной? Не  скажу  этого  о  кумысе.  Фу!!!  Легли  поздно:
вечером пили чай в шатре у княгини. У меня в саду  мы  будем  пить  чай  в
совершенно таком же шатре. Поскольку я был героем праздника, меня обрядили
в шубу из черного каракуля. Два калмыка  изо  всех  сил  затянули  на  мне
серебряный пояс, и талия у  меня  сделалась,  как  у  Анны.  Наконец,  мне
вложили в руки хлыст, которым  князь  Тюмен  одним  махом  убивает  волка,
хватив его по носу. Ты  увидишь  все  это.  Я  одолжу  тебе  хлыст,  чтобы
прикончить Рускони, если он еще не помер.
  Легли спать (о, это не такое простое дело!). Знаешь ли, с тех пор как я
нахожусь в России, я в глаза не видел матраца. Кровать здесь -  совершенно
неизвестный предмет обстановки, и я видел кровати только в те дни,  вернее
- ночи, которые проводил с французами. Но  имеются  спальни  с  прекрасным
паркетом, и со временем начинаешь понимать, что на паркете иногда  не  так
уж плохо спится. Я предпочитаю всем другим сосновый, несмотря на  то,  что
он вызывает не слишком веселые мысли.
  На другое утро каждому из нас принесли прямо в  постель  большую  чашку
верблюжьего молока. Я проглотил его, вручив  себя  Будде.  Скажу  тебе  по
секрету, что Будда - ненадежный Бог, и если бы  его  алтарь  находился  на
открытом воздухе, я воздал  бы  ему  должное.  Наконец  после  завтрака  я
распрощался с князем Тюменом, потеревшись  своим  носом  о  его  нос,  что
означает по-калмыцки: "Твой навсегда", - распрощался также и  с  княгиней,
прочитав ей следующий экспромт:

  Для царства каждого Бог начертал границы
  Там высится гора, а здесь река струится
  Но был Всевышний к вам исполнен доброты:
  Степь он бескрайную вам дал, где в изобилье
  И трав и воздуха. Вы царство получили,
  Достойное и вас и вашей красоты.

  Сам понимаешь, что, когда  эти  стихи  были  переведены  на  калмыцкий,
сестра княгини, Груша (по-нашему - Агриппина), захотела, в  свою  очередь,
получить мадригал. Я тотчас же отчеканил ей следующее:

  Распоряжается Господь судьбою каждой:
  В глуши вы родились, мир одарив однажды
  Улыбкой неземной и взором колдовским.
  Так стали обладать пески счастливой Волги
  Одной жемчужиной, а степь - цветком одним.

  Все это вознаграждалось улыбками, которые ничуть не стали хуже  оттого,
что сияли не в Париже. Однако, как сказал своим собакам король Дагобер,  и
с самой лучшей компанией рано или поздно приходится  расстаться.  Пришлось
расстаться с калмыцким князем, сестрой калмычкой, с калмыцкими придворными