Глава третья
"МУШКЕТЕР"

  Творение твое, блестяще, необъятно,
  Играет красками, исполнено огня.
  Виктор Гюго

  Случается, что исторические потрясения производят  глубокие  трещины  в
обществе. Тем, у кого хватает  сил,  удается  через  них  перебраться,  но
зачастую им приходится нелегко на  другой  стороне.  Революция  1848  года
обозначила  четкий  рубеж  в  жизни  Франции.  Смена  декораций:  небесный
машинист спрятал в колосники двор Луи-Филиппа. Смена актеров: правят новые
люди. Меняются вкусы публики. Виктор  Гюго  оказался  на  высоте:  уйдя  в
изгнание, он обновил  свое  творчество,  исполненное  пафоса  политической
борьбы. Бальзак избежал новых треволнений, скончавшись  в  пятьдесят  один
год. Что касается Дюма-отца, то он вернулся  из  Брюсселя  все  тот  же  -
полный надежд и планов.
  Ему не терпится  вновь  увидеть  друзей,  бульвары,  милую  его  сердцу
сутолоку. Но на что жить?  Первой  его  мыслью  было  основать  ежедневную
вечернюю газету "Мушкетер". Подписная цена - 36 франков для Парижа,  40  -
для провинции. Редакция в "Золотом доме", улица Лаффит,  _1. "Золотой дом"
был знаменитый  ресторан   в  прилегающей  к  нему  четырехугольной  башне
помещалась редакция, а этажом выше - квартира  Александра  Дюма.  Название
для газеты было выбрано удачно. Публика тотчас же  вспомнила  Дюма-отца  и
самый знаменитый из его романов.  Над  заголовком  был  нарисован  сидящий
мушкетер. Первый номер возвещал, что  в  ближайшее  время  выйдут  в  свет
пятьдесят томов "Мемуаров" Александра Дюма. "Пятьдесят томов! - воскликнул
Мери. - Это значит, что он выплеснет  на  публику  двадцать  пять  бутылок
воды..."
  Не приходилось сомневаться, что в "Мемуарах" окажется "вода" и  крепкое
вино авторского  темперамента  будет  разбавлено   однако  публика  любила
"воду" Дюма, а кроме  того,  список  остальных  сотрудников  редакции  был
блистателен: Александр Дюма-сын, Жерар де Нерваль,  Октав  Фейе,  Роже  де
Бовуар, Морис Санд, Анри Рошфор, Альфред Асслин, Орельен Шолль и Теодор де
Банвиль. С первых же дней успех газеты стал очевиден.
  - В наши дни основывать газету? Невозможно, - изрекали авгуры.
  - Если бы это было возможно, разве я бы за это взялся? - отвечал Дюма.
  На первом этаже "Золотого дома" на двери  красовалась  белая  картонная
табличка, надписанная рукою  патрона:  "МУШКЕТЕР".  Пожалуйста,  поверните
ручку". Поворачивали ручку и попадали в небольшую прихожую, где  помещался
стол из некрашеного  дерева,  а  за  ним  -  двое-трое  служащих.  За  так
называемой кассой на соломенном табурете восседал Мишель, бывший  садовник
из замка "Монте-Кристо". Почему именно Мишель? Требовался бухгалтер  -  на
его место посадили садовника. "Я нашел то, что мне нужно, - заявил Дюма. -
Мишель не умеет считать. Я сделаю его кассиром "Мушкетера".
  В самом деле, умение считать было здесь  ни  к  чему:  касса  неизменно
пустовала. Дюма основал "Мушкетера", имея капитал в три тысячи франков: ни
один человек в редакции не получал жалованья.
  И все же "Мушкетер" выходил ежедневно и  неукоснительно.  Каким  чудом?
Денег в редакции не видели, однако ни в бумаге, ни в перьях недостатка  не
было. Сотрудники, не получавшие ни гроша, добросовестно  сидели  на  своих
местах. Дюма довольствовался тем, что сулил им всем славу, был с  ними  на
"ты", - и все работали. Поначалу  администратор  Мартине  в  растерянности
время от времени забегал к Дюма, чтобы сообщить ему:
  - Мсье Дюма, у меня нет денег.
  - Как? - восклицал Дюма. - А подписка? А розничная продажа?
  - Дорогой мэтр, десять минут назад вы забрали у меня триста  франков  -
все утреннее поступление.
  - Конечно! Я отдал вчера тысячу франков за переписку.
  В самом деле, Дюма, живший на третьем этаже,  день-деньской  просиживал
за еловым столом, одетый лишь в панталоны со штрипками и розовую  рубашку,
и без устали строчил километры своих "Мемуаров". Он получал  удовольствие,
возрождая к жизни своего отца, свою мать,  Вилле-Коттре,  свое  детство  в
лесной глуши,  браконьеров,  свои  первые  шаги  в  театре.  Мимоходом  он
набрасывал портреты: портрет Левена, портрет Удара,  портрет  Луи-Филиппа,
портрет Мари Дорваль. Он делал  пространные  отступления,  рассказывая  со
всеми подробностями жизнь Байрона,  юность  Виктора  Гюго.  Все  это  было
весьма бессистемно, но живо, красочно, увлекательно, а некоторые  страницы
(например, те, что посвящены Дорваль) просто превосходны.  Одновременно  с
воспоминаниями он опубликовал романы  "Парижские  могикане"  (совместно  с
Бокажем),  "Соратники  Иегу",  серию  очерков  "Великие  люди  в  домашнем
халате", для  которой  с  блокнотом  в  руках  отправился  интервьюировать
Делакруа. Тот стонал: "Этот ужасный Дюма, который не выпускает из рук свою
добычу, явился ко мне в полночь с расспросами, размахивая  блокнотом.  Бог
его знает, как он воспользуется подробностями, которые я по  глупости  ему
сообщил! Я очень его люблю, но сам сделан из другого теста..."
  Его читатели сохраняли ему верность, и тираж "Мушкетера" достиг  десяти
тысяч экземпляров. По тем тяжелым временам это было много. Самые серьезные
люди интересовались газетой. Ламартин писал Дюма: