разве 
что своими воспоминаниями. В прошлом году он нарисовал меньше десяти полотен - 
добротных, но посредственных, без огонька. В феврале он признался Фенеону, что 
ищет 
"способ заменить точки". Он возвращается к своему прошлому.
      Другие, напротив, полагали, что они устремляются в будущее, 
приспосабливая 
технику Сёра к академической живописи. Прецедент имел место три года назад. 
Весной 
1886 года, когда состоялась последняя выставка импрессионистов, Альбер Беснар, 
в 
прошлом лауреат Римской премии, выставил в Салоне портрет, выполненный в 
канонической фактуре, но умело сдобренный дозой импрессионизма. "Загоревшийся 
пожарный" - эта убийственная формулировка принадлежала Дега. "Дерзость" 
прославленного художника вызвала некоторое смятение в кругах официальных 
живописцев. Однако оно пошло на пользу. Через несколько месяцев после этого 
Писсарро 
негодовал по поводу псевдореволюционера. "Наш злейший враг, - говорил он, - тот,
 
кто нас грабит, кто считается нашим вождем, выкрадывая у нас наши находки и 
приспосабливая их к вкусам ротозеев". А Дега презрительно издевался: "Он летает 
на 
наших крыльях".
      История повторялась. Когда в 1885 году два друга Сёра, Эрнест Лоран и 
Аман-
Жан, удостоились стипендии для поездки в Италию, они поделили ее с молодым 
жителем 
Тулузы Анри Мартеном 1. Последний, происходивший из небогатой семьи, начал с 
того, 
что в пятнадцать лет поступил на службу к торговцу сукном. Чувствуя 
непреодолимую 
тягу к искусству, он представил доказательства того, что может быть живописцем, 
и через 
четыре года Тулуза сделала его своим стипендиатом и послала в Париж. Здесь Анри 

Мартен поступил в мастерскую другого тулузца - весьма знаменитого Жан-Поля 
Лорана. 
Но можно задаться вопросом, было ли стремление Мартена к занятиям искусством 
подлинным призванием творца, не являлось ли оно влечением иного рода, которое, 
впрочем, часто путают с первым и которое представляет собой желание добиться 
успеха. 
Делая первые шаги у Лорана, Мартен рисовал не то, что соответствовало его 
складу, а то, 
что могло понравиться другим. Он обращался к сюжетам, аналогичным тем, которые 
брал 
учитель-академик, и эксплуатировал его рецепты. В Салоне, открывшемся весной 
того 
года, он выставил нечто новое. Воспользовавшись правом, предоставляемым ему 
категорией участника, идущего "вне конкурса" - в силу этого обстоятельства 
полотна 
Мартена были автоматически допущены на выставку, - он показал "Праздник 
Федерации", где применил пуантилистскую технику, но одну только технику, так 
как 
ничто в этом произведении, в остальных отношениях сугубо традиционном, не 
оправдывало ее использования. Полотно вызвало ропот и было встречено так же, 
как и 
три года назад "импрессионистический" портрет кисти Беснара.
           1 См. "Жизнь Гогена", ч. I, гл. 3.
      
      "Наш официальный перевозчик", "грабитель импрессионистов и 
неоимпрессионистов", - негодующе восклицал Синьяк, который с тех пор не 
переставал 
публично порицать Анри Мартена 1.
           1 Жак Генн, "Разговор с Полем Синьяком": защищаясь, Мартен уверял, 
что не был знаком ни с 
произведениями неоимпрессионистов, ни даже с работами импрессионистов, что речь 
идет о случайном 
совпадении "параллельных поисков". Как бы то ни было, эти поиски были хорошо 
вознаграждены. В 1899 
году, через восемь лет после смерти Сёра, Синьяк напишет: "Картины Анри Мартена,
 фактура которых 
полностью заимствована у неоимпрессионизма, встречают благосклонный прием у 
публики, критиков, 
муниципальных комиссий и государства... В его исполнении пуантилизм допускают в 
Люксембургский 
музей, Ратушу, тогда как великий Сёра, основоположник разделения цветов и 
создатель стольких 
спокойных и величественных произведений, до сих пор еще неизвестен". Анри 
Мартен продолжил свою 
блестящую карьеру; в 1917 году он был принят в Академию изящных искусств. Там