его 
признательности ей.
       Ла Гулю и Лотрек были тесно связаны с яркой, но короткой славой 
Монмартра, хотя и 
продолжавшего существовать, но жившего уже прошлым и лаврами, которые принесли 
ему 
неистовая кадриль, песенки Брюана и шуточки Сали 2. Все это кануло в вечность. 
"Не повезло! - 
воскликнул какой-то элегантный господин у балагана Ла Гулю. - Вчера во время 
танца вдруг 
оголилась ее ляжка!"
           1 "Уайльд наказан за то, что он вообразил, будто живет в Италии 
времен Возрождения или в Греции 
Сократа". - писал в "Ревю бланш" Анри де Ренье.
           2 Сали умер в 1897 году, но уже за несколько месяцев до этого 
"Ша-Нуар" перестал существовать.
       
       Как это обидно звучало после тех воплей: "Выше! Ла Гулю! Выше!", - 
которые некогда 
гремели в "Мулен Руж".
Ах ты, мельница, ах, "Мулен Руж"!
Для кого мелешь ты, "Мулен Руж"?
То ль для смерти, а то ль для любви?
Для кого мелешь ты до зари?
       Ла Гулю на эстраде балагана выделывала па своего "мавританского" танца. 
С тех пор как 
она дебютировала на Монмартре, прошло десять лет, почти день в день. Но сегодня 
снова 
художник приветствовал ее привычным жестом, подняв, словно ружье на караул, 
свою палку.
       Вот они и опять встретились.
       В последний раз.
       Расставшись, они пошли каждый своей дорогой. Больше они уже не видели 
друг друга 1.
           1 Ла Гулю опускалась все ниже и ниже. После того как она несколько 
раз "вяло подрыгала 
ножками" в "Жарден де Пари", она исполняла "танец живота" в балагане, затем 
выступала в роли борца, 
укротительницей зверей, купив двух пантер, четырех старых и хилых львов, гиену 
и меланхоличного 
медведя. Она стала уродлива, "до того толста, - писал Жан Лоррен, - что на ней 
трещало трико". Эти 
животные, хотя она кормила их плохо, сожрали все, что осталось от ее сбережений.
 Один из хищников во 
время ярмарки в Руане оторвал руку какому-то ребенку. Лишившись последнего 
зверя - он то ли погиб, то 
ли был продан, - Ла Гулю окончательно осталась не у дел. Дойдя до крайней 
степени нищеты, она 
вернулась на Монмартр и там, одетая в лохмотья, торговала у входа в ночные 
кабаки и у "Мулен Руж" 
цветами, конфетами, апельсинами. И пила. "Это жизнь моя плохая, - жаловалась 
она, - а сама я хорошая" 
В 1914 г. Жуаян, устроив большую ретроспективную выставку Лотрека, на которой 
должны были быть 
показаны и оба панно с ярмарки в Нейи, решил пригласить туда Ла Гулю. Он думал, 
что его выдумка будет 
иметь успех. "Но, - писал он, - увидев эту бесформенную тушу - не женщина, а 
какой-то бегемот! - 
которая почти не помнила художника, называла его Тудузом, путая его с пошлым 
портретистом, я понял, 
что придется отказаться от мысли воскресить прошлое. Не все же можно воскресить 
через двадцать лет". В 
1915 г. во время пожара сгорела часть "Мулен Руж". Ла Гулю иногда 
останавливалась у забора и сквозь 
щели разглядывала руины храма своей славы. После войны она еще появлялась на 
ярмарках. Пьер Лазарев 
рассказывает, что году в 1925-м он увидел балаган с огромной афишей: "Спешите 
видеть - знаменитая Ла 
Гулю из "Мулен Руж". "Зазывала пытался заманить любопытных, рассказывая 
некоторые подробности ее 
биографии... Выглядело же все очень убого. Поднялся занавес, и мы увидели 
толстую, расплывшуюся 
женщину в лохмотьях. На лице ее блуждала отвратительная улыбка... Ее не смущали 
наши взгляды. Не 
поворачивая головы, она сидела в углу эстрады на деревянном ящике, прихлебывая 
прямо из литровой 
бутылки красное вино. Выпив все, она от удовольствия щелкнула языком, вытерла 
рукой рот и, 
ухмыльнувшись, сплюнула на пол... Кто-то пытался вызвать в ней воспоминания: 
"Хорошее было времечко,