на улице 
Шоссе-д'Антен, Гамбетты на месте не оказалось. Художника принял Шалемель-Лакур. 

И принял 
довольно нелюбезно. "То есть как! - заворчал он. - Вы просите, чтобы наша 
газета 
писала об 
импрессионистах? Ни в коем случае! Это вызовет скандал! Вы что, не знаете, что 
вас считают 
революционерами?" Ренуар удалился в растерянности. При выходе он столкнулся с 
Гамбеттой, 
которому рассказал о происшедшем разговоре. Гамбетта расхохотался: "Вы 
революционеры? Ну и 
что из того? А мы сами-то кто же?"
       В первые дни выставки у импрессионистов могло сложиться впечатление, что 

в 
общественном мнении произошла благоприятная для них перемена. Но вскоре им 
пришлось 
убедиться, что это далеко не так. Пресса возобновила свои нападки, публика не 
скрывала 
враждебности. Поддавшись тому же заблуждению, что и сами художники, газета "Ле 
Курье де 
Франс" слишком поторопилась с радужными выводами. "Критический лев смягчился, - 

сообщала она 6 апреля. - Хищный зверь спрятал когти, и теперь, пожалуй, можно 
думать, что 
враждебность, с какой импрессионисты столкнулись с первых своих шагов, была 
всего лишь 
неуклюжим, диковатым проявлением глубочайшей растерянности".
       Но статья, еще накануне опубликованная в "Ле Фигаро", доказала, что 
враги 
не сложили 
оружия. И опять на художников посыпались ежедневные привычные издевки.
       "После "Элизы" и "Западни" настал черед импрессионистов. Следом за 
романом - 
живопись. Настала мода на "нездоровые" диковинки", - вещал писака в "Ле 
Спортсмен" от 7 
апреля...
       "Это помешательство, это сознательное стремление к ужасам и мерзостям! - 

восклицал 9 
апреля критик "Ле Пеи". - Можно подумать, что эти картины писали безумцы, 
которые, закрыв 
глаза, смешивают самые кричащие краски на палитре из жести. Это отрицание всего,
 
что 
дозволено в живописи, всего, что зовется светом, освещением, прозрачностью, 
тенью, рисунком. 
Сначала смотришь и улыбаешься, а выходишь со стесненным сердцем. Совершенно 
такие же 
чувства испытываешь после посещения приюта Святой Анны или Виль-Эврар".
       14 апреля в "Ла Кроник дез ар э де ла кюрьозите" инспектор департамента 
изящных 
искусств, обрушившись на Моне 1 и Сезанна, несколько более снисходительно 
отозвался о 
Ренуаре, но при этом не преминул заявить о портрете Жанны Самари, что "нет 
ничего более 
далекого от подлинной "натуры"". Далее он писал: "В картинах "Качели" и "Бал в 
"Ле мулен де 
ла Галетт" тот же г-н Ренуар, наоборот, пытался рабски следовать природе. При 
первом взгляде на 
его полотна создается впечатление, что, когда их переносили из мастерской в 
выставочный зал, 
они попали в какую-то переделку. Они заляпаны круглыми пятнами, а местами 
напоминают 
тигровую шкуру. Потом, присмотревшись внимательней, начинаешь понимать, чего 
хотел автор: 
он пытался передать эффект яркого солнечного света, просачивающегося сквозь 
листву на людей, 
сидящих под деревьями. Эти круглые пятна будто бы передают тень, падающую от 
каждого 
листочка. Вот уж поистине импрессионистские потуги. Но разве отважиться на 
подобное 
единоборство не означает обречь себя на бессмысленное и бесславное поражение, 
потому что 
борьба неизбежно будет смешной? "
           1 Моне выставил несколько этюдов, исполненных на вокзале Сен-Лазар.
       
       Наконец, Поль Манц в "Ле Тан" категорически заявил: Импрессионисты пишут