Ван Гог тоже хотел вырваться из Парижа. Приехав сюда два года назад, он 
все это время 
жил в непрерывном перевозбуждении. Он чувствовал, что выдохся, что ему нужен 
покой, 
размеренное существование. Гоген звал его в Понт-Авен. Но Ван Гога манило южное 

солнце, 
края, которые, увлеченный гравюрами Хокусаи и Хиросиге 64, он называл Японией, 
и 
он мечтал 
уехать "куда-нибудь на юг".
       Гоген решил отправиться в Бретань один. И уехал туда в феврале 1888 года 

*.
       * Судя по всему, это было в четверг 9 февраля.
       
*
       В Понт-Авене шли холодные зимние дожди.
       В трактире Глоанек в это время года было мало постояльцев, и Гоген жил 
почти в полном 
одиночестве. У него опять возобновились приступы дизентерии и он три дня из 
шести проводил в 
постели.
       И однако еще до конца февраля он начал несколько картин. Как только у 
него хватало сил 
подняться и сесть за работу, он предавался "молчаливому созерцанию природы". 
Теперь, когда он 
лучше узнал Бретань и с каждым днем "глубже постигал характер людей и страны" - 

а это, 
говорил он, "самое важное, чтобы хорошо писать", - он начал яснее сознавать, 
почему его так 
влекли к себе равнины и песчаные берега Корнуолла. На Антильских островах он 
нащупал нить 
своей судьбы; Бретань, окраина западного мира, которая лицом к лицу с океаном, 
"отцом всего 
сущего", жила вне времени, не меняясь, как бы сама по себе, уже не была Европой.
 
В ней было 
что-то от утраченной родины Гогена. Он чувствовал здесь то, чего никогда не 
испытывал в 
Париже. "Вы парижанин, - писал он Шуффенекеру. - А мне подавай деревню! Я люблю 

Бретань. Я нахожу здесь дикое, примитивное. Когда мои деревянные башмаки стучат 

по здешнему 
граниту, я слышу тот глухой, невнятный и мощный звук, которого ищу в живописи".
       Но Бретань была лишена светозарности Мартиники, и то, чему Гоген 
научился 
на 
островах, здесь было трудно применить. Художнику пришлось вернуться к старой 
технике.
       Плохая погода и болезнь печени, почти не дававшая передышки, не 
позволяли 
Гогену 
работать так, как ему хотелось. Весна оказалась не лучше зимы. Дожди сменялись 
градом - 
работать на пленэре было нельзя. Невозможно было и писать модели дома - Гогену 
нечем было 
платить тем, кто мог бы ему позировать. Денежные заботы вновь стали одолевать 
Гогена уже 
через несколько недель после его приезда. С марта он начал спрашивать Ван Гога, 

который в 
конце февраля уехал на юг и обосновался в Арле, не продал ли Тео что-нибудь из 
его 
произведений. Он выражал готовность "еще снизить цену за свои картины".
       Гоген тяжело переносил одиночество. "Не с кем обменяться мыслью". В 
Понт-
Авен 
приезжали художники, но это были художники академического направления - "темные 

художники", которых Гоген презирал и с кем не желал водить компанию. Один из 
них, Гюстав де 
Мопассан, отец писателя 65, шестидесятишестилетний художник-любитель весьма 
посредственного дарования, громовым голосом изрекал за столом глупости. Лаваль, 

застрявший 
на Мартинике, собирался вернуться во Францию только в середине июня.
       Если Гоген тяжело переносил одиночество, то Ван Гог в Арле справлялся с