ты 
шевельнешься, прострелят тебе голову. В общем, сделали глупость, придется как-
нибудь ее 
исправлять".
       * Панамский перешеек в ту пору принадлежал Колумбии.
       
       Но ее можно исправить только одним способом - поехать на Мартинику. "Вот 

где было 
бы славное житье, - писал Гоген Метте. - Если бы только продать во Франции на 
восемь тысяч 
франков картин, мы всей семьей жили бы припеваючи, и ты, наверное, даже имела 
бы 
уроки. И 
люди там славные и веселые!"
       Чтобы раздобыть денег на эту новую поездку, Гоген и Лаваль вернулись в 
Колон. Лаваль 
решил писать портреты. "За них здесь хорошо платят, - писал Гоген, - пятьсот 
франков, и 
работы сколько душе угодно (конкурентов нет)". Только писать портреты надо "в 
определенной, 
очень скверной манере". Сам Гоген на это согласиться не мог и предпочел 
наняться 
землекопом 
на строительство канала.
       Колон был не слишком привлекательным местом для житья. За два года до 
приезда Гогена, 
во время революции, почти все здешние дома сгорели. Теперь посреди мусорных куч 

и грязных, 
источавших зловоние луж стояли жалкие бараки. В грязи копошились крысы, красные 

в синих 
пятнах крабы и змеи, приползавшие из леса, который начинался сразу за 
последними 
домами.
       В полшестого утра Гоген отправлялся на стройку. До шести вечера он не 
выпускал из рук 
лопаты. Изнурительный труд, в сырости, в духоте, настолько насыщенной влагой, 
что кусок кожи 
за несколько часов покрывался плесенью. Да и ночью мудрено было отдохнуть - 
заедали 
москиты.
       Говорили - и это была правда, - что каждый метр железной дороги от 
Колона 
до 
Панамы, построенной за тридцать лет до этого, был оплачен человеческой жизнью. 
То же самое 
можно было сказать теперь о канале. Желтая лихорадка, малярия, дизентерия 
косили 
рабочих и 
инженеров. Треть нанятого персонала уже была больна. Опасность заражения была 
так велика, что 
капитаны кораблей запрещали членам своих экипажей сходить на берег в Колоне.
       Гоген хотел казаться оптимистом. "Смертность здесь не такая ужасная, как 

рассказывают в 
Европе. Негров ставят на тяжелые работы, и среди них из двенадцати умирает 
девять, но среди 
белых умирает только половина". Однако вскоре приступ желтой лихорадки свалил 
Лаваля. Это 
были драматические минуты. Во время одного из приступов Лаваль пытался 
покончить 
с собой. 
Гогену приходилось бодрствовать у его постели и стараться, насколько это 
возможно, лечить его 
гомеопатическими средствами. Он чувствовал, что сам слабеет, "отравленный 
болотными 
миазмами на канале", но крепился. Продержаться бы два месяца, и тогда у него 
будет достаточно 
денег (как землекоп он получал сто пятьдесят пиастров в месяц), чтобы уехать с 
Лавалем на 
Мартинику. Обстоятельства помешали осуществить этот план, по всей вероятности, 
не очень 
разумный. Работы на канале продвигались значительно медленней, чем 
предполагалось. Компания 
выпускала один заем за другим, но охотников на них находилось все меньше. 
Последний выпуск 
не был покрыт. Из Парижа было отдано распоряжение приостановить некоторые 
работы. Рабочих