пожертвования на пострадавших от наводнения - а художники? Никто о них не 
думает. Хоть с 
голоду подыхай!" Узнав от Серюзье, что Бернар пытается организовать выставку 
произведений 
Винсента, Гоген с жаром выбранил его за эту затею. "Вот некстати! Вы сами 
знаете, как я 
отношусь к работам Винсента. Но учитывая тупоумие публики, совсем не ко времени 

напоминать 
о Винсенте и его безумии как раз тогда, когда его брат очутился в таком же 
положении! Многие и 
так говорят, что наша живопись - безумна. Это нам повредит, а Винсенту пользы 
не 
принесет, и 
т. д. А впрочем, действуйте, но это ГЛУПО".
       Вот уже несколько дней Гоген оставался у Мари Куклы вдвоем с Филижером. 
Над де 
Хааном - еще одна невеселая новость - нависла угроза лишиться ежемесячного 
содержания. 
Его семья перестала высылать ему деньги, и де Хаану пришлось выехать в Париж, 
чтобы 
повидаться с одним из его дядей. Гоген, терзаясь беспокойством, забрасывал 
друзей письмами. 
Ему надо "вырваться" из Ле Пульдю, надо ехать в Париж, чтобы "все уладить". 
Письмо Шуффа 
немного успокоило и обнадежило его. Вопреки опасениям Гогена, Буссо и Валадон, 
по-видимому, 
не собирались отказываться от его работ. Он приободрился. "Вы пишете, что моя 
известность 
сильно возросла за последнее время: я предвидел это в связи с тем, что 
произошло 
с Ван Гогом. 
Вот почему я и рвусь в Париж, чтобы подхлестнуть вспыхнувший интерес, пока он 
не 
угас, и 
попытаться им воспользоваться. Я убежден, что если мне когда-нибудь удастся 
уехать подальше, 
пристроив в разные места мои картины, чтобы их разредить, они сильно поднимутся 

в цене...".
       Продажа пяти картин по сто франков каждая, которую помог устроить Бернар,
 
развязала 
руки Гогену (купил картины художник, с которым Ван Гог встречался в Провансе - 
наследник 
богатых владельцев фаянсовых заводов, из Люксембурга, - Эжен Бок), и 7 ноября 
он 
покинул 
Бретань.
       
*
       В испачканной красками куртке поверх синей фуфайки, украшенной 
бретонской 
вышивкой, в старом плаще, в берете, деревянных башмаках и широких брюках, 
купленных за 
двенадцать с половиной франков в универсальном магазине дешевых товаров, Гоген, 

появившийся в Париже в эти ноябрьские дни, был отнюдь не похож на победителя.
       Прошло уже восемь лет, с тех пор как он бросил биржу. Все эти восемь лет 

его 
преследовали неудачи, всевозможные разочарования, он болел, иногда голодал, 
всегда нуждался и 
постоянно испытывал тяжкую нравственную муку, оттого что был изгоем, не имеющим 

ни дома, 
ни жены, ни детей. "Проклятый всеми близкими!" Эти восемь лет наложили свою 
печать на лицо 
Гогена, энергичное выражение которого омрачилось усталостью. Веки стали более 
тяжелыми, 
очерк рта более горьким. В минувшем году он написал картину "Христос в 
Гефсиманском саду", в 
которой хотел запечатлеть "крах идеала, муку в той же мере божескую, сколь 
человеческую", и 
этого Христа скорбей наделил своими чертами. "Вы же знаете, печаль это моя 
струна", - писал 
он Шуффу.
       Нет, отнюдь не был похож на победителя сорокадвухлетний Гоген, 
деревянные 
башмаки