моделей! Что же касается акварели, то она сама по себе - слишком хрупкое 
подспорье для 
этих sketches from life  , которые он мечтает создать. Ему куда больше по душе 
"жесткий 
плотничий карандаш", позволяющий достигать гораздо более сильных эффектов. 
Нравиться, 
нравиться, совершать одну уступку за другой, опошлить свое искусство... "Нет!" 
- 
в ярости 
вопит Винсент. "Я предпочел бы полгода не обедать и этим сберечь деньги, - 
пишет 
он 
Тео, - чем снова время от времени получать от Терстеха десять флоринов с его 
попреками в 
придачу... Работать без модели - смерть для пишущего фигуры"...
     Прочитав вскоре после этого книгу Сансье о Милле, Винсент нашел в ней 
такие 
слова 
живописца, воспевшего крестьянский труд: "Искусство - это борьба, во имя 
искусства нужно 
жертвовать всем". И это высказывание еще больше воодушевило его. Он был вне 
себя 
от 
восторга. Милле, мастер, которым он издавна восхищался - в особенности его 
почти 
что 
библейским чувством земли, этот друг простых людей, с его реализмом, 
проникнутым 
духом 
братства, тот, к кому с первых своих шагов он обращался как к учителю, ныне 
советовал ему 
идти своим путем, не считаясь с требованиями торговцев картинами, отвергая все 
уступки, на 
которые идут, которых добиваются от него самого друзья Мауве.
     "Надо работать как несколько негров, - утверждал Милле. - Лучше ничего не 
говорить, 
чем слабо выразить то, что хочешь сказать". Искусство - это борьба не на жизнь, 

а на смерть, 
трагическая схватка с реальностью. Стоит ли заискивать перед изнеженной 
публикой? Разве в 
этом дело?
     И, словно сама судьба решила поддержать Винсента в его устремлениях, 
неожиданно - 
одна за другой - пришли радостные вести. Задыхаясь от восторга, Винсент спешит 
сообщить о 
них Тео в постскриптуме к письму. Во-первых, амстердамский дядюшка Корнелиус 
Маринус, 
тот самый, что торгует картинами, заказал ему "двенадцать маленьких рисунков 
пером с 
видами Гааги... по два с половиной флорина за штуку - я сам назначил эту цену, 
- 
пишет 
Винсент, - и он обещал, если они ему понравятся, заказать мне еще дюжину других 

рисунков 
уже по более высокой цене". Во-вторых, Мауве дал согласие посмотреть его работы.
 
Не 
называя по имени Син, Винсент не мог, однако, удержаться, чтобы не рассказать 
брату о 
трогательном поступке его натурщицы: сегодня он отпустил ее на весь день, 
потому 
что не мог 
с ней расплатиться - ему даже не на что было купить себе еду. Но Син все равно 
пришла, но 
не для того, чтобы позировать, а для того - она догадывалась о его нищете, - 
чтобы принести 
ему порцию вареных бобов с картошкой. "Есть все-таки в жизни вещи, ради которых 

стоит 
жить", - заключает Винсент. Напомнив брату суждения Милле, он восклицает вне 
себя от 
радости: "Берегись, Терстех! Берегись! Ты кругом неправ!..."
     Но, увы, радость Винсента порождена недоразумением, а терстехов слишком 
много. Что 
рассчитывает получить от Винсента дядюшка Кор? Традиционные виды Гааги в стиле 
"памятных открыток", добропорядочные зарисовки Хроте керк, городской ратуши, 
старых 
строений Внутреннего двора  или Круглого острова, вокруг которого тихо плещутся