Стал 
неуживчив, мрачен. Художникам не нравились его едкие замечания. К тому же этот 
беспокойный человек тревожил их. Его презрение ко всему, что не связано с 
искусством, 
небрежная одежда, тяжелый взгляд были им неприятны. Не замечая успехов ученика, 

Мауве 
по-прежнему разыгрывал перед ним роль "гения". Когда ему не нравился какой-
нибудь 
рисунок или акварель Винсента, он черкал карандашом, исправлял работу со 
снисходительной 
самоуверенностью. Винсент раздражался. Он спорил с Мауве, защищая английское 
искусство, 
которым издавна восхищался, хотя Мауве называл его "искусством от литературы". 
Когда же 
Мауве попытался направить его по пути внешней академической красивости, это 
вызывало у 
него протест. И однажды, когда Мауве дал ему рисовать гипсового Аполлона, 
Винсент, у 
которого не шли из памяти угловатые лица шахтеров и крестьян и которому была 
глубоко 
чужда вся эта самодовольная красивость, в раздражении схватил Аполлона и изо 
всех сил 
швырнул его в ведро с углем, где тот разлетелся на мелкие кусочки.
     Мауве оскорбился. Винсент, совершенно убитый, снова оказался один. Он 
никогда не 
думал о последствиях своих поступков, да и не был бы способен на это, если бы 
даже захотел: 
он должен был идти вперед, неустанно и торопливо, весь во власти бурных порывов,
 
которые 
ни рассудком, ни расчетом не смог бы обуздать. Так или иначе, от ссоры с Мауве 
он буквально 
занемог. Он был вновь ввергнут в одиночество, в трагический безмолвный спор с 
самим собой. 
Один лишь вид кисти вызывал у него болезненное возбуждение. Забросив живопись и 

акварель, 
которые слишком живо напоминали ему Мауве, он со смертельной тоской в сердце 
бродил по 
бедным кварталам города.
     Как-то раз вечером он забрел в кафе и там завел разговор с женщиной, лицо 
которой было 
отмечено печатью болезни и нищеты. Ее звали Христиной. Она была высокого роста, 

хорошо 
сложена, но, несмотря на свои тридцать два года, давно уже поблекла. Худая, 
мертвенно-бледная, изможденная, на четвертом не то пятом месяце беременности, 
наполовину 
спившаяся, она слонялась по улицам, кое-как зарабатывая себе на жизнь 
проституцией. 
Здоровье ее было подорвано, рассудок близок к помрачению. Винсента взволновала 
история, 
которую поведала ему Христина, извечная и невыносимо банальная история 
соблазненной 
девушки. Подавленный разрывом с Мауве, Винсент воспылал безграничным 
сочувствием 
к 
этой женщине. Он был готов слушать ее без конца. Он заинтересовался ею под 
влиянием 
собственного горя, но также и под влиянием литературы - чувствительных, 
сентиментальных 
книг Диккенса, Мишле и Гюго, которые в те времена господствовали над умами. 
"Уступает их 
нищета, не воля их" - гласила подпись под одним из рисунков Френка Холла. 
Христина - 
жертва. Надо ли осуждать, проклинать ее, как поступают с грешницами священники? 

Да и "как 
может она творить добро, коль скоро она его не знает?" Винсент поможет ей, 
вырвет ее из 
когтей нищеты. "Одна она пропадет". Когда он возвратился из Амстердама, его 
спасло и вновь 
поставило на ноги только одно: "чувство, что вопреки всему он, может быть, на 
что-то 
пригоден". Конечно, после Кее он больше уже никого не полюбит, но все же он 
может кому-то 
помочь и одарить нежностью, скрасить чье-то одиночество, а также обрести для 
самого себя в 
этой общности горя некое подобие счастья, "сделать невыносимое выносимым"...