Увлеченный поставленной перед собой задачей, которая, усложняясь с каждым днем, 

выдвигает перед ним все новые вопросы, художник живет отшельником. Одинокие 
прогулки приводят Сезанна на улицу Клозель, куда он иногда заходит пожать руку 
папаше Танги, запастись красками и оставить в лавке несколько своих картин, 
кажущихся ему более или менее удачными. Иной раз, повстречав у Танги приятеля, 
Сезанн дает увести себя в кафе "Нувель-Атен" на площади Пигаль, где теперь 
собираются бывшие завсегдатаи кафе Гербуа, но никогда там не задерживается.

Более чем когда-либо испытывает он отвращение к пивным, ко всяким сборищам и 
пустой болтовне. За редким исключением Сезанн предпочитает обществу художников 
круг простых скромных людей - они по крайней мере не рассуждают о живописи, не 
изрекают во весь голос всякие благоглупости. Самомнение этих "ораторов" 
раздражает Сезанна. Впрочем, если в "Нувель-Атен" иные художники или критики, 
зная об его усилиях, уважают их значимость, другие - в их числе желчный Дюранти 

- не скрывают иронии, презрительной жалости к этому угрюмому художнику в 
перепачканной красками одежде. "Видимо, Сезанн потому кладет столько зеленого 
на 
свое полотно, - саркастически цедит сквозь зубы Дюранти, - что воображает, 
будто 
килограмм зеленого зеленее, чем один грамм"[105 - Позже Гоген писал: "Килограмм 

зеленого зеленее, чем полкило. Тебе, молодой художник, следует поразмыслить над 

этой прописной истиной".].

Держась в стороне, Сезанн постепенно теряет связь с действительностью. Стоит 
ему 
отложить палитру и попасть в среду, чуждую волнующим его интересам, как он 
робеет и, вероятно, производит впечатление сумасброда. Его робость не только не 

уменьшается, но с каждым днем все возрастает. Что толку бороться со своей 
угловатостью? Чем активнее он пытается противостоять ей, тем сильнее она 
проявляется.

Малейшее препятствие, с которым сталкивается Сезанн, вызывает в нем 
нерешительность, повергает в бесконечные сомнения, его все сковывает. В один 
прекрасный день Сезанн получил приглашение на обед к Нине де Виллар[106 - Нина 
де Виллар родилась в 1843 году.]. Молодая, красивая, превосходная пианистка 
Нина 
де Виллар, истинная "принцесса Богемы", собирает вокруг себя общество 
художников 
и актеров. В доме у нее никаких церемоний. Обедают запросто, рассаживаются как 
угодно, а когда появляются запоздавшие, блюда разогревают. Много завсегдатаев 
"Нувель-Атен" посещает этот гостеприимный дом. Видимо, кто-то из них и сообщил 
его хозяйке адрес Сезанна. Приглашение смутило художника. Но после бесчисленных 

колебаний он все же решает отправиться в назначенный день к Нине де Виллар. Вот 

он у дверей ее квартиры на улице Муан в квартале Батиньоль. Звонит. Никакого 
отклика. Звонит еще раз. По-прежнему тишина. Сезанн разочарован, он не знает, 
что предпринять, как дверь неожиданно открывается. Полуодетая горничная - ее 
блузка расстегнута, светлые, чуть ли не до колен волосы распущены - спрашивает, 

что угодно мосье. Оказывается, Сезанн явился слишком рано. Вид прелестной 
субретки взволновал его, невнятно пробормотав извинения, он торопится уйти, 
мысленно ругая себя почем зря. "Не умею я вести себя, никогда не умел. Страшная 

штука жизнь!"

Однако Сезанн возвращается на улицу Муан. Как и многие другие здесь 
присутствующие, он быстро оценил атмосферу теплоты, господствующей в этом доме, 

где у него среди гостей много знакомых. Он подсаживается то к Полю Алексису, то 

к доктору Гаше, а чаще всего к молодому музыканту Кабанеру, который с первого 
взгляда влюбился в его живопись.

Отныне Кабанер, так же как Шоке, как Гаше и Танги, один из самых ярых 
защитников 
Сезанна. Увы, рядом с мнениями людей более авторитетных его оценке не хватает 
вескости. Кабанер гораздо менее известен своей музыкой, чем меткими остротами, 
в 
которых большинство людей не улавливает их нарочитого юмора, принимая его шутки 

как признак простодушия. Странный человек этот Кабанер! Восхищение Сезанном, 
бесспорно, его заслуга, самого же себя он считает неудачником.