|
В конце концов все постепенно выясняется. Если Дега пришло на ум название "Ла
Капюсин", то лишь потому, что обширное помещение, которое фотограф Надар
согласился уступить обществу художников, находится на углу бульвара Капюсин и
улицы Дону. Выставка откроется 15 апреля, то есть за две недели до открытия
Салона, и продолжится месяц; доступ в нее будет не только с десяти до
восемнадцати, но и с двадцати до двадцати двух; плата за вход - один франк.
По предложению Писсарро, постоянно стремящегося к уравнению в правах, устав
общества предусматривает, что "поскольку картины развешивают по размеру,
размещение их будет решаться жеребьевкой". Эти работы - сто шестьдесят пять
полотен - принадлежат кисти двадцати девяти участников выставки К Сезанну,
представившему "Дом повешенного", "Оверский пейзаж" и "Новую Олимпию", к Моне,
Ренуару, Писсарро, Сислею, Гийомену, Дега, Берте Моризо присоединяются
художники, менее способные озадачить публику, большинство которых пригласил
Дега.
Дега, очевидно, не зря тревожил вопрос, как будет расценен этот демонстративный
показ, который уже сам по себе носит исключительный характер. Он
свидетельствует
о желании порвать с жюри Салона - единственным признанным авторитетом в
вопросах
искусства; он обнаруживает стремление нарушить традиции, что воспринимается как
вызов: подобная мысль могла созреть лишь у тех, кто сбился с пути, от кого
каждый вправе ждать чего угодно, у тех, кто по духу сродни всяким поджигателям
и
убийцам заложников: коммунарам.
И действительно, с первой же минуты открытия выставка была встречена в штыки и
вызвала яростные нападки, взрывы смеха и саркастические замечания. Посетители
валом валили в помещение бывшей фотографии Надара и, сгрудившись перед
полотнами, подталкивали друг друга, кто сердито, кто шутливо. Вопреки ожиданиям
Дега публика, почти как правило, равнодушно проходила мимо картин, выполненных
в
обычной манере, и задерживалась лишь перед работами непримиримых.
На них, только на них, на этих непримиримых, и желают смотреть. Бог мой, до
чего
же все это "ужасно", "глупо", до чего же "мерзко". "Живопись, лишенная здравого
смысла"[96 - Суждение, переданное О'Скварром в "Курьер де Франс" от 6 апреля
1877 года.]. У всех этих, с позволения сказать, художников "мозги набекрень"[97
- Мнение некоего Гишара. выраженное в письме к матери Берты Моризо.]. Люди с
больной сетчаткой, какие встречаются среди истериков Сальпетриера[98 -
Парижская
богадельня для престарелых женщин и больница для душевнобольных. (Прим.
перев.)]: одни видят все в лиловом свете, другим "вся природа представляется
кубово-синей"[99 - Мнение Гюисманса, выраженное в его книге "Современное
искусство".]. Бедняги! Хохот. Насмешки. Знаете ли вы, как пишутся такие
картины?
Очень просто: художник заряжает пистолет красками и в упор стреляет по полотну;
остается только поставить подпись! Шарлатаны!
Серьезные критики явно обходят молчанием эту толкучку с ее рыночным хламом,
способную привлечь внимание разве что хроникеров бульварных юмористических
листков. Редко какой уважающий себя ценитель снисходит до разговора об этой
выставке, а если снисходит, то брызжет ядом. Правда, попадаются люди,
добросовестно старающиеся что-то понять: им нет-нет да и удается обнаружить
достоинства в работах Ренуара или Моне, Писсарро или Дега. Но это предел их
возможностей. До Сезанна им не дотянуться. Его полотна "ни одно жюри, даже во
сне" не в состоянии принять, замечает Жан Прувэр, критик из "Раппель". Сезанн!
О
нет, увольте, только не Сезанн! Марк де Монтифо, повторяющий, словно эхо, общее
мнение, не задумываясь, без околичностей пишет в "Л'Артист": Сезанн выглядит
каким-то сумасшедшим, пишущим в припадке "delirium tremens"[100 - "Delirium
tremens" - "белая горячка" (латин.)].
Такой скандальный успех привлекает внимание "Шаривари". Один из его репортеров,
Луи Леруа, находит в выставочных залах на бульваре Капюсин сюжет для забавного
фельетона, который он озаглавливает, окрестив по-своему непримиримых: "Выставка
импрессионистов".
В этом фельетоне Луи Леруа рассказывает о том, как он якобы вместе с одним
|
|