написал в декабре Писсарро, что "был бы не прочь, если только это возможно, 
взглянуть на что-нибудь сезанновское, ибо в живописи сейчас он больше чем 
когда-
либо "ищет белую ворону", Писсарро с радостью ухватился за это. "Коль скоро вы 
ищете белую ворону, - ответил он критику, - Сезанн мог бы вас удовлетворить, 
ибо 
у него есть весьма необыкновенные этюды, неповторимого видения". Даже сам 
Добиньи, который, возвращаясь однажды с берегов Уазы, застиг Сезанна врасплох 
за 
работой, воскликнул: "Я видел только что поразительный этюд, он принадлежит 
молодому незнакомцу, некоему Сезанну!" Впрочем, "ветром надежды" повеяло на 
всех. В начале 1873 года на парижском аукционе цены на полотна Писсарро 
достигают внушительных цифр; за одно из них предлагают около девятисот 
пятидесяти франков. "Мы начинаем прокладывать себе дорогу", - объявляет 
Писсарро 
критику Дюре.

Сезанн смягчается. Ему по душе Оверский край. Основное достоинство здешних мест 

- полный покой. Дома, в большинстве своем крытые соломой, либо тянутся по 
окаймленной лугами долине, где, прячась за шеренгой стройных тополей, течет 
Уаза, либо лепятся по склону холма, вдоль каменистых дорог, зажатых между 
виноградниками. Сезанн сдерживает бурные вспышки; стоя перед полотном, он 
сосредоточивается, он весь внимание. С восторженным изумлением осваивает он 
чудесное богатство природы, которое она открывает тому, кто умеет изучать ее 
тщательно и любовно. Чувствительность, выспренность, сколько же пустозвонства 
было во всем этом! Сезанн больше не ищет тех несколько наивных по своей 
резкости 
эффектов, которые в свое время помогали ему с легкостью и блеском воплощать 
впечатления. Сознательно вглядываясь в "мотив", он старается постичь его во 
всех 
неисчислимых оттенках. Для такого смиренного познания ему сейчас годится все: и 

самый заурядный предмет и самый простой пейзаж. И вот чудо! Никогда еще он 
столь 
полно не выражал себя, как сейчас, когда хочет быть лишь интерпретатором 
природы, ее слугой. Если Сезанн передает на холсте богатство пейзажа, пейзаж 
этот, в свою очередь, передает богатство Сезанна. Открывая многообразие мира, 
он 
открывает свое собственное многообразие, и оба они, сочетавшись, образуют одно 
целое. Чудесное единение, и цвет - язык его!

Терпеливо осваивает Сезанн азбуку этого языка. Терпеливо, обостряя свое видение,
 
постигает он сложное сочетание красок, какое дарит ему мир. Безмятежны эти дни, 

дни 1873 года, проведенные в Овере-сюр-Уаз. Поставив мольберт перед крытыми 
соломой домиками, перед полями и дорогами, Сезанн пишет. Он пишет дом доктора 
Гаше, дом папаши Лакруа, так называемый Дом Повешенного. Он, который прежде 
создавал свои полотна одним порывом, теперь работает медленно, методично, 
упорно 
стремясь в точности передать то, что видит, стараясь, чтобы каждый положенный 
им 
мазок был заранее тщательно продуман.

Задача для него далеко не легкая. В своей вечной неудовлетворенности он 
исправляет, улучшает сделанное, накладывая мазок на мазок, покрывает полотно 
пастозным слоем красок, дробит цвет на разнообразные, бесчисленные оттенки и 
обилием горячих тонов придает ему сходство с прекрасной эмалью. Он еще ни разу 
ничего не закончил. По мере того как он все глубже и глубже постигает 
реальность, эта реальность оказывается более объемной, чем он предполагал, и он 

продолжает дальше свои поиски. Изо дня в день, из недели в неделю, а бывает 
даже, что из месяца в месяц, он в жажде продвинуться хоть на шаг вперед, всегда 

вперед, снова и снова берется за все те же полотна. "Оставьте эту картину, 
Сезанн, она готова, не трогайте ее больше", - говорит ему иногда доктор Гаше, 
совершенно уверенный, что еще немного, и полотно будет испорчено. Впрочем, мир 
вокруг художника постоянно меняется. Каждое время года накладывает отпечаток на 

облик деревьев, неба и земли. И некоторые затянувшиеся работы отразили эти 
неприметные изменения...

Дружба Сезанна и Гаше по-прежнему безоблачна. Сезанн часто ходит на улицу Весно 

писать натюрморты. Доктор предоставляет в его распоряжение фрукты, кувшины и 
кружки, итальянский фаянс, ячеистое стекло и всякую всячину. Цветы, собранные 
для него г-жой Гаше, художник ставит в Дельфтские вазы.