жаждет успеха не меньше, чем Золя. Холодная, суровая, честолюбивая, она 
поддержит его в любой борьбе, и в этом он может не сомневаться. Эта бывшая 
простолюдинка хочет забыть свое прошлое. Габриэль никогда не говорит о нем. Она 

порвала связь с близкими, даже с отцом, который жив и поныне. Теперь она только 

подруга писателя, идущего навстречу известности, а возможно и славе, навстречу 
достатку, а возможно и богатству, подруга внимательная, рожденная для той роли, 

какую она веяла на себя. Она считает своим долгом свить "уютное гнездышко", 
уединенное, как монастырская келья, где бы друг ее мог, оставаясь в стороне от 
повседневных забот, вдали от шумной суеты, посвятить свою жизнь - раз уж он 
предпочитает писать, нежели жить, - свою энергию и всю свою мужскую силу мукам 
творчества. Теперь Габриэль занимается устройством четвергов, теперь она 
печется 
об их успехах. Богемный стиль Сезанна ей не больше, а даже меньше по душе, чем 
Золя. Сезанну она предпочитает хотя бы того же любезного, обворожительного 
Гийеме.

Наперекор всеобщему неодобрению Сезанн продолжает быть таким, каков он есть. В 
этом году Салон приобретает особое значение. Ведь одновременно с Салоном в 
Париже состоится Всемирная выставка, которая, объединив свыше сорока тысяч 
участников, вызовет, как предвидят, большое скопление народа. Не станет ли жюри 

под влиянием опубликованных в прошлом году статей Золя до какой-то степени 
снисходительней? Вопрос, который задают себе все молодые художники, - очевидно, 

все, кроме Сезанна.

Усугубляя вызов прошлых лет, он специально для показа на жюри выбирает два 
самых 
непригодных для этого полотна: одно из них, "Полдень в Неаполе", или "Грог", 
написано им еще четыре года назад. Но Сезанн не довольствуется этим. Стремясь 
подчеркнуть свою непримиримость, он, дождавшись последнего дня приема работ, 
буквально в последнюю минуту погружает свои полотна на тачку и с помощью друзей 

везет ее к Дворцу промышленности. Прибыв туда, он медленно сгружает работы и 
торжественно, под крики и смех, проносит сквозь толпу отвергнутых, сгрудившихся 

у дверей.

Повлияла ли на решение жюри демонстрация Сезанна, вызвавшая в общем 
незначительный шум? Нет, вряд ли. Что такое Сезанн? Какой-то злобствующий 
субъект. Во всяком случае, на сей раз вопреки надеждам друзей Сезанна жюри - 
Добиньи в нем не участвует - проявляет небывалую доселе суровость.

Кампания Золя не только не смягчила жюри, а, напротив, еще больше ожесточила 
его. Само собой разумеется, что сезанновские полотна отвергли. Но отклонили и 
полотна Писсарро, и Ренуара, и Сислея, и Базиля, и Гийеме. Не приняли даже 
мастерскую картину Моне "Женщины в саду", целиком написанную на пленере. Сезанн 

взбешен: как посмело жюри не принять полотно Моне! Но взбешены все. Такая 
зависимость от "прихотей заправил"[72 - Базиль, письмо к родным, весна 1867 
года.] приводит в исступление всю группу молодых художников.

Ни на что не надеясь, лишь для очистки совести, подписывают они петицию, 
требующую восстановления Салона отверженных. А почему бы им самим, на свои 
средства, не создать выставку - да, да, свою собственную выставку? Кое-кто из 
художников старшего поколения - Курбе, Добиньи, Коро -одобряет их план и даже 
обещает в знак поддержки прислать на эту выставку свои полотна. Однако за 
отсутствием денег замысел этот не был осуществлен.

И вот неудача, снова постигшая Сезанна, привела к тому, что он совершенно 
неожиданно для себя стал предметом насмешек двух корреспондентов из "Л'Эроп" и 
"Фигаро". Если Сезанн будет и впредь так чудить, то он вскоре получит 
своеобразную известность, - так сказать, известность наизнанку. Золя вспыхивает.
 
Золя, который в своем сборнике "Мой Салон" ни слова не говорит о Сезанне, Золя, 

которого сезанновские полотна приводят в замешательство, этот Золя летит на 
помощь оскорбленному и, конечно, с тем большей готовностью, что в этом году ему 

пришлось "отказаться от мысли сделать обзор Салона". 12 апреля "Фигаро" 
знакомит 
читателя с его точкой зрения.

"Речь идет, - пишет Золя, -об одном из моих друзей детства, о молодом художнике,
 
чей яркий и самобытный талант я особенно высоко ценю.