исправляет. За определенную месячную плату ученику три недели позирует натурщик,
 
четвертую неделю - натурщица.

Дом этот не лишен своеобразного колорита. Здесь же помещается зубоврачебный 
кабинет, дантист славится низкими расценками (вырвать зуб - двадцать су) и 
молниеносными, хотя и зверскими, приемами. Далеко, еще с набережной, видна его 
огромная вывеска: "Сабра, дантист для народа". Нередко случается, что его 
пациенты по ошибке открывают дверь мастерской. Увидев обнаженную модель, они, 
сконфуженные, ударяются в бегство под плоские шуточки мазил.

Мастерская Сюиса - очаг крамолы. Здесь фрондируют, критикуя империю и наиболее 
признанных художников. Здесь бродит вино будущего. Каждый начинающий художник, 
который приходит в мастерскую, привносит сюда свое недовольство, свои убеждения.
 
Около шести лет проработал тут молодой буржуа Эдуар Мане; в этом году как раз 
он 
впервые - а ему уже под тридцать[40 - Мане родился в Париже 25 января 1832 
года.] - выставляется в Салоне: жюри приняло два его полотна, одно из них, 
"Испанец, играющий на гитаре", очень расхвалил Теофиль Готье.

Записался к Сюису и некто Клод Моне, но его сейчас нет в Париже: он взят в 
армию 
и послан в Алжир. В мастерской Сюиса этот двадцатилетний[41 - Моне родился в 
Париже 14 ноября 1840 года.] юноша завязал дружеские отношения с Камилем 
Писсарро, уроженцем одного из Антильских островов, а именно острова Сен-Тома 
(датское владение[42 - Писсарро родился 10 июля 1830 года. Остров Сен-Тома ныне 

принадлежит Америке. В 1917 году Соединенные Штаты откупили его у Дании.]), 
который, желая посвятить себя живописи, обосновался с 1855 года во Франции. 
Писсарро никогда не работал в мастерской Сюиса, но, бывая время от времени 
проездом в столице, заходит сюда повидаться с друзьями.

В этой среде, для него такой новой, не похожей на среду экской школы рисования, 

Сезанн неизбежно должен был чувствовать себя несколько принужденно. На свое 
счастье, он встретил у Сюиса человека, которого по крайней мере не смешил его 
акцент: то был один из его земляков, носящий пышное имя Ахил Амперер. Они сразу 

сдружились.

Своеобразный человек! Телом карлик, и карлик, созданный природой точно под злую 

руку. Огромная голова с шапкой волос, широкими прядями ниспадающих на высокий 
лоб, посажена на массивное, бесформенное туловище; грудная клетка как бы 
сплющена, на спине горб. С таким туловищем сочленяются тонкие, голенастые ноги. 

Но в этом обезображенном теле горит пламенная душа. Под гротескной оболочкой 
уродца скрывается подлинная гордость. Им движет, его преображает трагическая 
воля. Шляпа набекрень, рука картинно в бок, под полой пальто - трость или зонт 
(чем не шпага?) и величественная осанка, насколько позволяет малый рост; в 
своем 
бешено упорном желании "подрасти" он каждое утро по часу выделывает специальные 

упражнения на трапеции.

У него, обойденного природой, есть одна-единственная любовь - красота, 
преимущественно женская, которая преследует его, которую он неустанно и, по 
правде говоря, зачастую с одержимостью маньяка стремится передать сангиной, 
углем, красками, причем он с такой нежной лаской лепит округлое, пышнозадое 
женское тело, словно лелеет мечту оплодотворить его. Амперер[43 - Амперер 
родился в Эксе в 1829 году.], сын контролера мер и весов в экской субпрефектуре,
 
всю свою жизнь - он на десять лет старше Сезанна - не знал других стремлений, 
кроме славы. В Эксе он подобно Сезанну и значительно раньше его учился в школе 
Жибера, а в 1857 году (Сезанн в то время был в предпоследнем классе коллежа 
Бурбон) уехал в Париж. Здесь он влачит нищенское существование, питается 
неизвестно чем, расходуя не свыше десяти су в день, но ни на йоту не отступает 
от своего идеала, ибо убежден в собственной гениальности и к тому же не 
способен 
жить вне вдохновляющей его мечты.

С Сезанном Амперер готов часами спорить об искусстве. В Лувре он тащит своего 
земляка к полотнам Рубенса, Тициана, Джорджоне, Веронезе. Откинув со лба пышную 

гриву, потрясая мушкетерской бородкой, он говорит, вернее кричит, о своем 
страстном преклонении перед этими великими колористами, королями цветущей плоти,
 
и под влиянием его речей Сезанн еще сильнее предается своим романтическим