осмелиться затруднить Жеффруа? Нет, нет, об этом, конечно, и думать нельзя. А 
все-таки если портрет удастся, если в нем обнаружат хоть какие-нибудь 
достоинства, то из уважения к человеку, послужившему моделью для портрета, жюри 

будет вынуждено уступить. Возможно, портрет даже отметят медалью... В одно 
апрельское утро Сезанн решился и написал критику:

"Дорогой господин Жеффруа!

Дни становятся длиннее, погода благоприятнее. По утрам ясовершенно свободен до 
того часа, когда цивилизованный человек садится к столу. У меня намерение 
добраться до Бельвиля, пожать Вам руку и рассказать о своем плане, который я 
попеременно то лелею, то отбрасываю, и все-таки время от времени снова к нему 
возвращаюсь.

Сердечно Ваш Поль Сезанн, художник по призванию".

В глубине души Жеффруа не может не любопытствовать, ему очень хочется 
посмотреть, как работает Сезанн. Критик немедленно принимает предложение, и 
художник с жаром берется за работу. Сезанн знает, что работа над портретом 
будет 
длительной. Он задумал написать Жеффруа сидящим в кресле у письменного стола, 
спиной к книжным полкам. На столе несколько листов бумаги, раскрытая книга, 
небольшой слепок Родена, цветок в вазе. Пока Сезанн не закончит работу, все 
предметы должны оставаться на месте. Чтобы Жеффруа мог легко принять свою 
обычную позу, Сезанн мелом обводит на полу ножки кресла. Роза бумажная: 
длительная работа не позволяет художнику писать живые цветы. Слишком быстро, 
"проклятые", вянут.

Сезанн почти ежедневно приезжает в Бельвиль. Он бодр, пишет с подъемом и верой 
в 
себя, восхищающими критика, на глазах у которого рождается полотно большой силы 

и чувства. Жеффруа считает портрет "первоклассным"[166 - Жеффруа.].Только лицо 
написано еще вчерне. "Это, - говорит Сезанн, - я оставляю на конец". Работая, 
художник размышляет вслух, откровенно высказывая свои мысли.

Жеффруа беседует с ним о Моне. "Он самый сильный среди нас, - замечает Сезанн, 
- 
Моне, я ему даю место в Лувре". Разные новые направления, дивизионизм вызывают 
у 
Сезанна смех: "Я люблю барона Гро[167 - Французский исторический живописец, 
баталист и портретист (1771-1835) (Прим. перев.)],так могу ли я, по-вашему, 
серьезно относиться к разным глупостям!" Однако у беседующих есть темы, которых 

касаться нельзя. Сезанн начинает ворчать, когда Жеффруа пытается объяснить 
живопись импрессионистов, особенно работы Моне, их связью "с Ренаном, 
последними 
атомистическими гипотезами, с открытиями в области биологии и многими другими 
влияниями эпохи[168 - Иоахим Гаске.]. Что там наговорит ему этот "папаша 
Жеффруа?".

Радикализм критика, общность политических взглядов, связывающих Жеффруа с 
Клемансо, также раздражают Сезанна. Он не отрицает того, что у Клемансо есть 
temmperammennte, но быть его единомышленником? О нет! "Все потому, что я 
слишком 
беспомощен! Клемансо меня не защитит. Только церковь, она одна могла бы взять 
меня под свою защиту!" - резко замечает Сезанн.

Несомненно, художник питает к Жеффруа доверие, часто вместе с ним обедает в 
обществе его матери и сестры. Иной раз даже соглашается пройтись до кабачка на 
берегу озера Сен-Фаржо. Он изливает душу собеседнику, забыв о несбывшихся 
надеждах; однажды у Сезанна непроизвольно вырывается признание: "Хочу одним-
единственным яблоком удивить Париж!"

Как-то во время работы Сезанн встретил своего давнишнего приятеля по мастерской 

Сюиса - Франциско Оллера, недавно вернувшегося во Францию после долгого 
пребывания за границей.

Оллер приехал из Порто-Рико. Он жил также в Испании, где удостоился чести 
получить королевский заказ: им был написан конный портрет Альфонса XII. Оллер 
сильно изменился. Сейчас ему уже за шестьдесят, "он очень стар и весь какой-то 
сморщенный"[169 - Письмо Писсарро к сыну Люсьену, 23марта 1895 года.]. Живопись,
 
которую Оллер застал в Париже, вызывает в нем удивление; светлые тона 
импрессионистов ослепляют старого художника.

В жизни Оллера было больше скитаний, чем успехов, но скитания эти никогда не 
приносили ему денег. Сезанн под влиянием минуты оказывает Оллеру радушный прием,