в "The Graphic Work" of Mary Cassat de Adelyn D. Breeskin (Bittner, New York, 
1948).], но это впечатление быстро рассеялось, и она поняла, что "разбойник" 
застенчив и кроток, как дитя. "Я как ребенок", - говорил о себе Сезанн.

В конце ноября Моне пригласил в гости Мирбо, Жеффруа, Родена и Клемансо. 
"Надеюсь, что Сезанн еще будет в Живерни, - писал Моне Гюставу Жеффруа, - но 
это 
человек со странностями, боится незнакомых людей, и я опасаюсь, как бы, 
несмотря 
на горячее желание познакомиться с вами, он не покинул нас. Очень печально, что 

такой человек всю свою жизнь почти не встречал поддержки. Он настоящий художник,
 
но постоянно сомневается в самом себе. Он нуждается в поощрении: вот почему 
статья ваша произвела на него такое сильное впечатление!"

Встреча состоялась 28 ноября. Вопреки опасениям Моне Сезанн не уклонился от нее.
 
Он даже выказал в тот день несвойственную ему общительность. Как нельзя более 
радуется он знакомству со знаменитыми людьми, не скрывает своей благодарности 
Жеффруа, своего восхищения Мирбо, которого считает "первым писателем среди 
современников", восторга Роденом - "этим волшебником-каменотесом", "человеком 
эпохи средневековья", он полон интереса к грозному политику Клемансо.

Радостное возбуждение Сезанна так велико, что друзья Моне изумлены. Сезанн 
громко смеется остротам Клемансо, влажными глазами смотрит на Мирбо и Жеффруа и,
 
обращаясь к ним, к удивлению последних, восклицает: "Господин Роден вовсе не 
заносчив, он пожал мне руку. А ведь этот человек награжден ленточкой Почетного 
легиона". Обед привел Сезанна в прекрасное расположение духа. Он 
разоткровенничался. Отвергая художников, которые на него ссылаются, Сезанн 
обвиняет их в том, что эти люди ограбили его; со вздохами и стенаниями жалуется 

он Мирбо: "Уж этот господин Гоген, вы только послушайте... О, этот Гоген... У 
меня было свое, маленькое видение мира, совсем крохотное... Ничего особенного...
 
Но оно было мое... И вот однажды этот господин Гоген похитил его у меня. И с 
ним 
уехал. Бедное мое... Он таскал его с собой повсюду: по кораблям, по разным 
Америкам и Океаниям, через плантации сахарного тростника и грейпфрута... Завез 
к 
неграм... да что я знаю! Да разве я знаю, что он с ним сделал... А я, что 
прикажете делать мне? Бедное, скромное мое видение!" После обеда, когда гости 
прогуливались по саду, Сезанн посреди аллеи упал перед Роденом на колени, чтобы 

еще раз поблагодарить скульптора за то, что тот пожал ему руку[165 - Гюстав 
Жеффруа, Клод Моне, его жизнь, его творчество.].

Несколько позже Моне, радуясь тому, что доставил Сезанну такое удовольствие, 
задумал устроить новую встречу. Он пригласил на дружеский обед Ренуара, Сислея 
и 
еще нескольких друзей; все они собрались, чтобы чествовать экского художника. К 

моменту его появления гости уже сидели за столом. Едва Сезанн занял свое место, 

как Моне, предвкушая удовольствие, которое он сейчас доставит своему старому 
другу, начал заверять Сезанна в любви к нему всех присутствующих, в их уважении 

и глубоком восхищении его живописью. Катастрофа! На этот раз настроение у 
Сезанна самое мрачное. С первых же слов Моне Сезанн опустил голову и заплакал. 
Когда Моне закончил речь, Сезанн посмотрел на него печальным полным укоризны 
взглядом. "И вы, Моне, -прерывающимся голосом воскликнул Сезанн, - вы тоже 
издеваетесь надо мной!" Затем вскочил из-за стола и, не слушая возражений 
друзей, огорченных столь неожиданной реакцией, убежал с перекошенным от 
волнения 
лицом.

Спустя некоторое время Моне, вот уже несколько дней не видавший Сезанна, 
забеспокоился. Выяснилось, что Сезанн внезапно покинул Живерни и даже не 
простился с Моне, а в гостинице оставил много полотен, над которыми еще 
собирался работать.


* * *

Весна 1895 года. Сезанн думает о Гюставе Жеффруа. Не написать ли ему портрет 
этого человека? В мире искусств Жеффруа пользуется авторитетом, занимает 
положение видного критика. Удался бы только портрет, и тогда... Неужели жюри 
Салона Бугро не согласится принять эту работу? Но нет! Это невозможно! Как