этом-то и сообщал владелец дома, упрекая художника в том, что он без его ведома 

впустил к себе "посторонних": Луи-Огюст сделал вывод: его сын "укрывает в своей 

парижской квартире женщин". "Это начинает походить на водевиль", - замечает 
Сезанн.

Но он упрям не менее отца, воюет настойчиво, добиваясь, чтобы старик дал ему 
возможность провести зиму в Марселе. "Там я смогу продолжить этюды, начатые в 
Эстаке, где хочу задержаться как можно дольше". Но что поделаешь! Банкир не 
сдается. Тем более что в начале сентября почтальон доставил в Жа де Буффан 
третье компрометирующее Сезанна письмо, деловое письмо к Гортензии от ее отца, 
пересланное в Экс. "Тебе ясно, что последовало, - пишет Сезанн Золя. - Я упорно 

все отрицал, к счастью, имя Гортензии в письме не упоминается, и я мог 
утверждать, что знать не знаю женщины, которой это письмо адресовано".

И вдруг небо прояснилось!..

"Папаша, - сообщает Сезанн, - заглядывается на очень миленькую служанку, 
которая 
работает у нас в Эксе". Любовь тешит старика, он перестает интересоваться сыном 

и отсчитывает ему сразу 300 франков.

"Неслыханно!" - облегченно вздыхает Сезанн. Теперь он сможет работать более или 

менее со спокойной душой.

В середине сентября мать, оставив Сезанна в Эстаке, поспешила к сбору винограда 

вернуться в Экс. Художник каждый вечер ездит ночевать в Марсель, где он 
устроился неподалеку от центрального рынка, на улице Феррари, 31[111 - Эти 
сведения сообщены в письме Сезанна к Золя от 19 декабря 1878 года. Издание 
"Письма Сезанна" указывает "улицу Феррьер". Это неправильно. Оригинал письма, 
который хранится в отделе Национальной библиотеки Парижа, не оставляет на этот 
счет никаких сомнений. Правильно следует читать "ул. Феррари". Никакой "улицы 
Феррьер" в Марселе не существует и никогда не существовало.], и утром 
возвращается работать в Эстак. Впрочем, Марсель не нравится художнику. Не без 
юмора пишет он Золя: "Марсель - столица прованского масла, как Париж - столица 
сливочного. Ты не представляешь себе, сколько наглой самоуверенности у этих 
населяющих его хищников, ими движет один-единственный инстинкт - любовь к 
деньгам; говорят, что марсельцы много зарабатывают, но они очень некрасивы - с 
появлением путей сообщения их типичные местные черты постепенно сглаживаются, 
разумеется, внешне. Через сотню-другую лет жить станет неинтересно, все будет 
нивелировано. Но то малое, что еще осталось, дорого глазу и сердцу".

Однажды Сезанн встретил в Марселе Гюо, бывшего соученика по школе рисования. Он 

преуспел, этот Гюо! Став архитектором, он дважды подряд - в 1865 и 1866 году - 
был награжден золотой медалью Салона. С тех пор он "вне конкурса". В Марселе 
Гюо 
занимает видный пост архитектора компании "Недвижимое имущество". Сезанна он, 
разумеется, держит на некотором расстоянии. В ходе беседы Гюо как бы невзначай 
спрашивает Сезанна: "Вы встречаетесь с Золя?" - "Иногда", - задорно отвечает 
Сезанн. "И получаете от него письма?" - "Недавно получил", - хитро улыбается 
Сезанн.

Гюо поражен! Черт подери! Он и представить себе не может, что знаменитый 
писатель все еще продолжает поддерживать отношения с этим неряшливо одетым 
художником, над которым все смеются. Протянув визитную карточку, архитектор 
просит Сезанна в ближайшее время заглянуть к нему. "Вот видишь, как полезно 
иметь друзей", - в ироническом тоне сообщает Сезанн Золя об этой встрече.

В другой раз Сезанн издалека заметил своего давнишнего поклонника Мариона у 
дверей факультета естествознания, где Марион (ему всего лишь 32 года) читает 
лекции по зоологии. Но Сезанн не подошел к нему. Художник стал мизантропом, 
слишком много его били, чтобы он не насторожился, не ждал грубого окрика или 
злобной выходки. А между тем Марион когда-то был его верным другом. "Не подойти 

ли к нему? - спрашивает себя Сезанн. - Подумаю". И про себя добавляет: "Даже 
при 
всем своем желании он вряд ли искренен в искусстве". В глубине души Сезанн 
теперь побаивается преуспевающих людей. Он чувствует себя лучше с теми, кто, 
подобно ему, оказался жертвой своих иллюзий, с людьми неудачной судьбы. 
Встречается Сезанн иногда и с Амперером, который влачит в Эксе нищенское 
существование. Сезанн даже просил Золя по возможности устроить Амперера "на 
любое самое неприметное местечко".

Ах, опять все то же! Осень снова началась плохо. Сезанн надолго запомнит этот