нечто торжественное и глубоко правдивое... Во всех своих картинах художник 
волнует потому, что сам испытывает неподдельное волнение перед натурой, которую 

он во всеоружии знания воплощает на холсте".

Ривьер приводит мнение одного из своих друзей.

"Создатель "Купальщиков" принадлежит к породе титанов. Так как он не поддается 
никакому сравнению, то удобнее всего его отрицать; между тем в живописи у него 
есть единомышленники, уважаемые в мире искусства, и если сегодня мы не воздаем 
Сезанну должное, то потомки наши сумеют отвести ему место среди равных, рядом с 

полубогами искусства".

Сезанн пожимает плечами. Возвращаясь к себе в отдаленный квартал де Плезанс, он 

тяжело ступает, и его шаги гулко отдаются в ночной тишине. "Страшная штука 
жизнь!"


* * *

Сезанн из той породы людей, которые, не умея защищаться, при нападении уступают 

поле боя с единственным желанием - отойти. Поднятый вокруг его картин шум, 
кроме 
гнетущей печали, вызывает в нем огромную жажду тишины. "Довольно! Довольно!" 
Пусть его оставят в одиночестве! Пусть ему дадут покой!

Собственно говоря, отношение к Сезанну не поколебало в нем уверенности в себе; 
и 
по-прежнему его искания кажутся ему очень важными. Однако художник и сам 
считает 
свои последние работы настолько далекими от того идеала, к которому он 
стремится, что задает себе вопрос: нет ли доли правды в язвительной критике по 
его адресу, не являются ли достигнутые им результаты, как бы друзья их ни 
ценили, явно недостаточными? Искусство в его глазах вещь настолько серьезная, 
что овладеть им можно лишь при условии полного смирения. Не грешит ли он 
слишком 
большой самонадеянностью? Чувствуя отвращение к непристойной шумихе, поводом 
которой он стар, Сезанн с горечью и грустью думает о том, что ему надо 
стушеваться, работать в тиши вплоть до того дня, когда он сможет, наконец, 
уверенно сказать: "Я Сезанн!"

Натюрморты, автопортреты, портреты... Сезанн без устали возвращается к своим 
обычным темам, без устали пишет Гортензию, то сидящую в большом кресле с шитьем 

в руках, то праздно сложившую руки. При этом фигура ее вырисовывается на фоне 
желтовато-оливковых обоев в синих цветах в одной из комнат их квартиры в 
квартале Плезанс.

Чета обитает на улице де л'Уэст, 67, за вокзалом Монпарнас. Художник живет 
довольно замкнуто. Его друзья отважились на новый аукцион в отеле Друо, но 
Сезанн отказался участвовать в нем. Достаточно поиздевались над ним на улице 
Лепелетье. Его участие в выставке скорее помешает его друзьям, нежели поможет 
им. Нельзя сказать, что Сезанну не нужны деньги. Сын растет (Полю уже пять лет),
 
и множатся расходы. Гортензия, правда, прирабатывает шитьем. Но это их не 
спасает, и часто в доме нет ни сантима.

В одну из таких трудных минут Сезанн берет полотно "Отдыхающие купальщики", 
которым сам был почти доволен, и отправляется на поиски покупателя. По воле 
случая он сталкивается по дороге с Кабанером. Музыкант просит Сезанна показать 
ему полотно, и художник, недолго думая, тут же на улице прислоняет его к стене 
дома. "Как будто удачный этюд? Не правда ли?" - "Перл!" - в восторге восклицает 

Кабанер; он видит в нем то, что увидел Ренуар. Растроганный до слез, Сезанн, 
забыв о намерении продать картину, забыв о денежных затруднениях, дарит ее 
другу. Сезанн, по его словам, "счастлив" при мысли, что полотно попадет в руки 
тому, кто "оценил и полюбил его".

Часто Сезанн работает в Понтуазе у Писсарро или ходит с Гийоменом в парк Исси-
ле-Мулино. Но как мало общего теперь между его работами и работами его друзей-
импрессионистов!

По мере того как текут месяцы и проходят годы, импрессионисты все более и более 

довольствуются лишь попытками передать волшебство света. На их полотнах вещи 
превращаются в какой-то расцвеченный мираж, то ли в пар, то ли в дым, в игру 
пляшущих, переливчатых бликов. Постепенно импрессионисты все подчинили свету.