зависти де Га, чьи "Бедствия города Орлеана" никем не были замечены.

Мане больше не работает. Всегда такой любезный, жизнерадостный, не позволяющий 
язвительности даже в остротах, он ожесточается. Под влиянием оскорблений 
становится злым, жестким. Он говорит жестокие вещи. Бодлер продолжает 
прислушиваться к критике и понимает, какой должна быть реакция художника на все 

это. Поэтому он просит мадам Поль Мерис принять участие в его друге:

"Когда вы увидите Мане, передайте ему то, о чем я вам говорю, - много шума или 
мало, насмешки ли, оскорбления, несправедливость - все это великолепно, и он 
был 
бы не прав, если бы не возблагодарил подобную несправедливость. Я прекрасно 
понимаю, что ему будет нелегко понять мою теорию; ведь художники всегда хотят 
незамедлительного успеха; но, право, Мане обладает такими блестящими и тонкими 
способностями, что было бы прискорбно, если бы он позволил себя обескуражить... 

Мне кажется, он до сих пор так и не понял, что чем больше несправедливости, тем 

лучше его положение, лишь бы он не терял головы. Вы ведь сумеете изложить ему 
все это легко и непринужденно, не задевая его".

Нет, конечно, Мане не понимает, что все это улучшает его положение. Он скорее 
склонен расценивать свое положение как катастрофическое. Подавленный, он 
считает, что проиграл партию. Он ничего не достигнет. Ему и в будущем не 
удастся 
осуществить мечту своей матери - "показать себя". "Эти люди, уж я-то знаю их, - 

негодует он. - Им подавай пустяки. Я такого товара не держу. На то есть другие 
специалисты". Слова, позволяющие легко предположить, что Мане знает, чего хочет 

и кто он есть, но это в общем-то фанфаронство, рожденное раненым сердцем. 
Фанфаронством выглядит и цена, потребованная им за "Олимпию", - 10000 франков - 

у некой итальянки, сделавшей вид, будто хочет купить картину. Дело, разумеется, 

с места не сдвинулось. В фельетоне, опубликованном "Moniteur", Теофиль Готье 
написал, что Мане имеет "школу, почитателей, даже фанатических приверженцев", 
что он представляет "опасность". Мане пожимает плечами. Какое недоразумение! 
Находясь на пределе нервного напряжения, он больше не раскрывает газет. У него 
нет сил читать статьи, где день за днем повторяются одни и те же обидные 
замечания по его адресу: "Полотна безобразные... халтура... отбросы... дешевая 
дерзость... безнаказанный скандал... стремление привлечь внимание любой ценой...
 
подобный успех - достойная кара автору..."[154 - Отрывки из приведенных выше 
статей взяты из газет и журналов того времени.]. Как-то вечером, покинув Дворец 

промышленности, куда Мане заглянул еще раз проверить, не изменилось ли вдруг 
отношение к его картинам, он заходит с Антоненом Прустом в кафе на улице 
Ройяль: 
гарсон по привычке приносит ему газеты - Мане резко отталкивает его и громко 
заявляет: "Кто просил у вас газеты?" За время этого свидания с глазу на глаз 
Пруст не смог вытянуть из него ни слова. Мане сидит неподвижно, к мороженому не 

притрагивается, он погружен в себя, молчалив, преисполнен скорби. Бремя от 
времени пьет большими глотками воду; он опустошает целый графин.

В конце июня Мане спасается бегством в Булонь. Но и море его не успокаивает. 
Неожиданно он решает поехать в Испанию, поддавшись уговорам Астрюка, который, 
видя художника таким подавленным, советует ему обрести мужество и веру в себя 
на 
родине Гойи, Греко и Веласкеса. Много раз вдохновлявшийся Испанией Мане 
неоднократно испытывал желание посетить Пиренейский полуостров. Астрюк, почти 
все повидавший там, составит ему подробный маршрут. Мало-помалу путешествие 
приобретает реальные очертания. Мане договаривается с Шанфлери и Стевенсом о 
том, что они будут его сопровождать в поездке. Пока он будет странствовать по 
ту 
сторону Пиренеев, его мать, жена и малыш Коэлла поживут у кузенов Фурнье в 
принадлежащем им в департаменте Сарта замке Вассе.

Мысли Мане теперь только о том, как бы скорее пересечь границу. Однако Стевенс 
и 
Шанфлери мешкают. Мане вне себя. Прошел июль, затем первая половина августа. 
Шанфлери и Стевенс все еще медлят. Мане в ярости. В конце августа он заявляет, 
что с него довольно. "Они мне осточертели..." - пишет он Закари Астрюку. Он 
поедет один. "И сразу же, быть может, даже послезавтра". Он должен как можно 
скорее "получить советы "метра Веласкеса". В пятницу 25 августа[155 - Дата эта 
не подтверждается ни одним документом. Скорее всего ее породили разные сведения,