уступки. "Высказавшись подобным образом, Кутюр поступил хорошо, - утверждает 
он. - Я хоть на ноги встал".

Чистое фанфаронство. Мане потрясен. И все-таки, несмотря ни на что, надеется, 
что жюри Салона сумеет его оценить. Но уверенность уже поколеблена. Он 
опасается 
самого худшего. Ему, такому эмоциональному, повсюду мерещатся какие-то угрозы, 
всяческие опасности, а тут еще однажды вечером, не обнаружив Александра в 
мастерской, он принимается его искать и - о ужас! - находит в чулане - тот 
повесился, предварительно засунув в рот "кусок ячменного сахара".

Этот трагический случай станет у Бодлера сюжетом для жестокого рассказа 
"Веревка"[65 - Опубликованная впервые спустя несколько лет после этого случая в 

"Le Figaro" от 7 февраля 1864 года "Веревка" будет затем включена в сборник "Le 

Spleen de Paris".]. "...Он успел уже окоченеть, и мне пришлось испытать чувство 

неодолимого ужаса при мысли о том, что оп может грохнуться вниз. Одной рукой 
приходилось его поддерживать, а другой - обрезать веревку. Но и этим дело не 
кончилось: маленькое чудовище воспользовалось очень тонкой бечевкой, которая 
глубоко впилась в кожу, и теперь, чтобы высвободить тело, надо было тонкими 
ножницами нащупывать бечевку в глубине рубца, который образовался на вздувшейся 

шее". Мане - а рассказ был посвящен ему - хладнокровием Бодлера отнюдь не 
отличался. Самоубийство "мальчика с вишнями" его потрясло. Он теряет всякое 
спокойствие. Каждый раз, когда он посещает мастерскую на улице Лавуазье, то 
испытывает жуткий страх, мрачный образ погибшего неотвязно преследует его. 
Будучи суеверным, он одержим одним желанием - как можно скорее распрощаться с 
мастерской, где сосредоточиться больше не в силах, где кисти просто падают из 
рук. Да, кстати, и Баллеруа собирается переехать в Кальвадос.

Пока результаты обсуждения жюри еще неизвестны, Мане ходит по адресам, где 
сдаются мастерские. Кто-то говорит, что есть подходящий вариант на площади 
Клиши. Он отправляется туда. Помещение ему подходит, он уже готов согласиться, 
как вдруг замечает торчащий из стены большой гвоздь. "Здесь кто-то повесился?" 
- 
побледнев, спрашивает он консьержку. "Кто вам сказал?" - удивленно восклицает 
она. Но Мане поспешно исчезает.

За три дня до официальной публикации решения жюри Мане каким-то образом узнает, 

что его полотно отвергнуто. Он взбешен, но никому не обмолвился даже словом. Он 

уверен, да, да, абсолютно уверен - это Кутюр оговорил его перед членами жюри. 
Все голосовали против него, все, кроме одного человека: Делакруа, совсем 
недавно 
избранного наконец в Институт[66 - На следующий день после своего избрания в 
1857 году Делакруа писал одному из корреспондентов: "Льщу себе надеждой, что 
смогу тут (в жюри Салона) быть полезным, ибо мое мнение будет здесь почти 
одиноко, а это тот самый случай, когда не придется сказываться больным".]. Жюри 

действительно отклонило всех художников, хотя бы немного отступивших от 
академической ортодоксальности, отклонило самым резким, непримиримым образом. 
Число отвергнутых несметно. Но это ничуть не утешает Мане, он молчит, в глубине 

души беспрестанно думая о своей неудаче. Так как следующий Салон будет только в 

1861 году, ему следует запастись терпением еще на два года. Что скажет отец? 
Его 
отец, прикованный к креслу, - как вопрошающе глядит он каждый раз, когда Мане 
приходит домой. А Сюзанна? Какое разочарование. Вздохи матери он слышит заранее.
 
У счастливчика Баллеруа взяли четыре картины.

Пруст и Бодлер находятся рядом с Мане, когда весть об отказе достигает улицы 
Лавуазье. Мане в ярости, раздражение против Кутюра безгранично и нескрываемо. 
Пруст пытается успокоить его, уверяя, что Кутюр наверняка в этом деле не 
замешан, а вот что касается Делакруа, то тот еще раз показал, "насколько он 
выше 
мелочности своих современников". Еще бы! "Делакруа ведь не чета Кутюру!" - 
поддерживает Мане.

"Вывод один, - говорит Бодлер, - надо быть самим собой". - "Дорогой Бодлер, я 
всегда вам это говорил, - восклицает Мане. - Но разве я не был самим собой в 
"Любителе абсента"?> - спрашивает он, забыв обо всех уступках. Поэт глядит на 
художника. Он не отрицает, что "Любитель абсента" мог бы стать иллюстрацией к 
некоторым частям "Цветов зла". Но пусть в картине есть красивые черные тона, 
"густые и бархатистые"[67 - По словам Поля Мантца.], - от этого она не