Вместе завтракают у Павара или на улице Бреда[60 - Сейчас улица Анри Монье.] в 
"литературном ресторанчике" Диношо. Мане зачастую платит по счету, одалживает 
Бодлеру деньги. Ибо поэт-денди более чем некредитоспособен. Его долг у Диношо 
очень значителен.

"Этот человек будет живописцем, тем настоящим живописцем, - утверждает Бодлер, 
- 
который сумеет ухватить в современной жизни эпическую сторону; он заставит нас 
увидеть и понять, как мы велики и поэтичны в своих галстуках и лакированных 
ботинках"[61 - "Salon de 1845".]. Идея "современности", о которой непрестанно 
говорит Бодлер, совпадает с аналогичной идеей Мане, более или менее художником 
осознанной. Но Бодлер, хотя он и фигурирует среди персонажей картины Гюстава 
Курбе "Мастерская", отнюдь не может причислить себя к реалистам. Равно как и 
Мане. Сочетающий "повышенно-нервную чувствительность и загадочную 
холодность"[62 
- По словам Поля Жамо.], он представляет собой реалиста лишь в той мере, в 
какой 
творец хочет овладеть реальным, чтобы затем превратить его в поэзию, сделать 
частью вечности. Бесстрастный лиризм Бодлера, воплощенный в гимне недвижной 
красоте, вполне мог быть созвучен живописи художника:

		Я - камень и мечта; и я прекрасна, люди!
		......................................................
		Как лебедь, белая - и с сердцем изо льда...
		......................................................
		Претит движенье мне перестроеньем линий,
		Гляди: я не смеюсь, не плачу - никогда.[63 - Перевод Вячеслава 
Иванова.]

Именно в то время, когда возникла дружба с Бодлером, Мане писал этюды с 
Александра - мальчик-подручный по мастерской часто ему позировал.

Мане чрезвычайно любит подростка, ему привлекательна эта "живая шаловливая 
физиономия", принимающая порой грустное, меланхолическое выражение. После того 
как художник изучил приятные черты Александра в живописных набросках, рисунках 
и 
лависах, он резюмирует свои наблюдения в картине "Мальчик с вишнями": здесь 
преломились самые разные влияния, начиная с голландских мастеров и Шардена и 
кончая даже Мурильо - он, кстати, Мане совсем не нравится. Ведь Бодлер, как, 
впрочем, и Мане, тоже без ума от испанцев; поэту очень хочется, чтобы художник 
как можно больше почерпнул из их произведений.

Мане все еще одолевают сомнения, он мечется, пытаясь обрести себя. Воображение 
ему почти не свойственно, а так называемое вдохновение его никогда не посещает, 

он не в состоянии предугадать, какую картину напишет, на каком сюжете 
остановится, - хватаясь за один, затем тут же начинает новый. Если что-то по-
настоящему его и волнует, то это проблемы фактуры, техники. Все эти 
традиционные 
полутона набили оскомину. "Мне претит все бесполезное, - говорит он Прусту, - 
но 
этого мало - надо увидеть то, что полезно".

Однажды Кутюр - он при случае не прочь узнать мнение Мане - показывает ему 
только что написанный портрет оперной певицы мадемуазель Пуансо. Мане хвалит 
работу, но тем не менее находит ее колорит "тяжеловатым, слишком засоренным 
полутонами". Кутюр, настроенный в тот момент миролюбиво, не воспринимает 
критику 
всерьез. "Ага! Наконец-то вы поняли. Вы отказываетесь видеть последовательность 

промежуточных тонов". Ну конечно, признается Мане, свет представляется "таким 
единым, что одного топа достаточно для его передачи, - поясняет он, - и хоть 
это 
может показаться резким, желательнее делать внезапный переход от света к тени, 
а 
не нагромождать оттенки, которых глаз не воспринимает и которые, помимо всего 
прочего, ослабляют не только силу света, но и окраску теней, подлежащую 
выявлению. Ибо, - уточняет он, - окраска теней имеет массу оттенков, она вовсе 
не однообразна".

Пожав плечами, Кутюр прыскает со смеху. Бедняга Мане! Никогда он не избавится 
от 
своих сумасбродств. После того как Мане ушел, к Кутюру приходит гравер Монсо. 
Кутюр продолжает и при нем поносить Мане и в конце концов называет его 
"тронутым". Монсо - болтун, он повсюду повторяет это слово, и в результате оно 
становится известно Мане.

Мане мечет громы и молнии. Он задет и клянется отныне обходить дом Кутюра. Это 
не мешает ему утверждать, что он поубавит Кутюру спеси. "Я ему не то покажу; 
сделаю еще картину. Тут-то он меня и попомнит".