А. П.




Часть первая. В лоне семьи (1832-1853)





I. Часы Бернадотта


Только сын девы Марии может быть и оставаться хорошим учеником.

    Роже Пейрефитт. Дружба особого рода (Слова папаши Лозона, преподавателя 
математики).

Итак, мы в Париже 1840 года. Каждый день, в один и тот же час, мужчина, одетый 
в 
наглухо застегнутый сюртук с ленточкой Почетного легиона в петлице, проделывает 

неизменный путь от нижней части улицы Птиз-Огюстэн[1 - Теперь улица Бонапарта.] 

на левом берегу Сены до дома номер 22 по улице Нев-Люксембург[2 - Теперь улица 
Камбон.] на правом берегу, где находятся бюро Министерства юстиции.

Жители набережных и хозяева лавок, расположенных в аркадах улицы Риволи, могли 
бы при его появлении проверять часы, как делали это жители Кенигсберга при виде 

Эммануила Канта. Привычки философа были столь же незыблемы, что и привычки 
этого 
человека с серьезным лицом, грустными глазами, с черным галстуком, завязанным 
бантом, на котором покоится густая, уже седеющая борода; он движется не без 
торжественной надменности, всегда одинаково ровной походкой. Ничто не отвлекает 

его внимания. Ничто и никогда не заставляет его замедлить или ускорить шаг, 
хоть 
как-то отклониться от заданного пути. Мужчина этот - начальник кабинета 
хранителя печатей, г-н Огюст Мане. Образцовый чиновник, он быстро поднялся по 
ступеням административной иерархии. В возрасте тридцати трех лет, еще до 
падения 
Карла X, он уже был начальником отделения в Министерстве юстиции. Июльская 
монархия тоже ему благоволила.

Родившемуся в конце прошедшего века - 14 фрюктидора IV года[3 - 31 августа 1796 

года.] - Огюсту Мане сейчас сорок четыре года. Однако благодаря серьезности, 
осанке, высокой должности ему можно дать куда больше, как, впрочем, и многим 
его 
современникам. Ведь понятия возраста относительны. В своих колебаниях они 
подчиняются чему-то такому, что связано с модой. В 40-е годы прошлого столетия 
те, кто едва распрощался с отрочеством, держали себя как зрелые люди. В 
театральном репертуаре тридцатилетних называли "старыми развратниками"[4 - Цит. 

по: Jean Robiquet. L'Impressionnisme vecu. Paris, 1948. О первой пьесе Эмиля 
Ожье "Цикута" (1844).]. Борода не зря отличает буржуа от лакея; она ведь еще и 
признак респектабельности. Г-н Мане должен был очень рано казаться "мужчиной в 
возрасте".

Он принадлежит к семье, происходившей из Иль-де-Франс; ее сыновья по традиции 
вот уже двести лет занимают более или менее важные официальные должности. В 
числе его предков архивы XVII и XVIII веков упоминают секретаря суда, прокурора 

и судью; расположенный неподалеку от Мант-ля-Жоли городок Эпон, где они жили, 
так и хочется назвать колыбелью клана Мане. Другие его члены в недавнем прошлом 

были: один прокурором в Большом совете, другой - казначеем Франции в канцелярии 

Алансона, третий - войсковым казначеем в Кале. Отец г-на Мане, умерший в 1814 
году, едва достигнув пятидесятилетия, одно время был юристом в Париже, а в год 
революции стал мэром Женвилье, где из поколения в поколение члены семьи Мане 
наследуют великолепные имения. Инициативный от природы, прекрасный 
администратор, он много сделал для этих мест[5 - В 1899 году с некоторым 
запозданием память об этом Клемане Мане увековечили - его имя дали одной из 
улиц 
Женвилье.], особенно когда затеял большие осушительные работы (из-за близости к