навязывать ему свои взгляды, хочет, чтобы в самом Мане существовала только 
"сторона Фурнье".

Но существует еще и другая "сторона". Она-то и заставляет Мане в те 
монжеронские 
дни отправиться к одному дезертиру из кафе Гербуа, чья вилла расположена по 
соседству с виллой Гошеде: к Каролюсу-Дюрану. Как пишет Дюранти, Каролюс-Дюран 
был "вскормлен и выращен... оригинальным искусством... куда погрузился по шею". 

Но ныне какой туман прошлого поглотил для него времена кафе Гербуа? Его 
засосала 
легкая жизнь, и за это он получает сполна. Портретист, отягощенный множеством 
заказов, он окружен почетом, уважением, осыпан деньгами. Он любит рисоваться, 
старается произвести впечатление: бородка a la Генрих III, ботинки дорогой кожи,
 
бархатные, плотно облегающие талию куртки, широчайший черный плащ с алым 
подбоем 
- балующиеся акварелью девицы из Сен-Жерменского предместья без ума от этой 
мушкетерской выправки, этой славы, этой почти бредовой самоуверенности. 
"Веласкес и я! - говорит Каролюс-Дюран и добавляет: - Если придерживаться 
хронологического порядка"[230 - По словам Жоржа Ривьера, в феврале 1881 года 
Мария Башкирцева писала в своем "Дневнике": "О! Если бы я умела писать так, как 

Каролюс-Дюран!.. Впервые в жизни я вижу что-то такое, чего хотелось бы самой, о 

чем я всегда мечтала в живописи. После того как увидишь это, все остальное 
кажется мелочным, сухим и отвратительным".]. Мане знает, что думают его друзья 
об этом типе, ему известны их презрительные суждения о его искусстве, в 
частности, слова Закари Астрюка: "Наедине с самим собою Каролюс-Дюран 
предпочитает фальшивый блеск страза подлинному драгоценному камню". Но что из 
того? Когда Мане украдкой наблюдает за успехами Каролюса-Дюрана, его сердце 
гложет что-то вроде зависти. "Если бы я зарабатывал столько денег, сколько 
Каролюс-Дюран, я бы всех считал гениями", - он говорит это шутливо, но сквозь 
шутливость проскальзывает горечь.

Мане приступает к портрету Каролюса-Дюрана - это своего рода жертвоприношение 
ларам официальной живописи, попытка завоевать их благосклонность. Он изображает 

его в одежде для верховой езды, в непринужденной позе, рука опирается на трость.
 
Увы, как и другие работы маслом, начатые в Монжероне, портрет красавца Каролюса 

так и не пошел дальше эскиза. "Я поехал за город, чтобы немного отдохнуть, - 
пишет Мане Эве Гонсалес, - но я никогда в жизни не чувствовал такой усталости".

Сюзанне хотелось бы вернуться в Фекан. Мане всячески отговаривается. Море его 
больше не взбадривает. Он достиг того возраста - ему сорок четыре года, - когда 

некоторые люди, обратив взоры к прожитой жизни, обнаруживают тысячи вещей, 
которые когда-то приводили их в возбуждение, очаровывали, а теперь оставляют 
равнодушными. И все-таки Мане уступает: он едет в Фекан, но живет там без 
всякого удовольствия, испытывая только одно желание - поскорее вернуться в 
Париж, чтобы в мастерской, перед мольбертом, вновь оказаться в пылу собственной 

битвы.

Возвращается он 2 сентября. Платок Мери Лоран снова появляется в окне на улице 
Ром; и Стефан Малларме снова находит дорогу к его мастерской.

Мане испытывает все более и более горячие дружеские чувства к этому нелюбимому 
коллегами преподавателю, оказавшемуся на дурном счету у начальства из-за своих 
внеуниверситетских работ - всех этих "разглагольствований", по выражению 
директора лицея Фонтан. По этой же причине, как считают его коллеги, достойные 
воспитатели, он оказывается абсолютно "вне упорядоченного и серьезного 
поведения, приличествующего рангу преподавателя". Однажды после полудня, когда 
Малларме, быть может, рассказывает о своих неприятностях или, что еще вероятнее,
 
забыв о них, вызывает своим мечтательным голосом "драгоценное облако, что 
плывет 
в глубинах каждой мысли", Мане с тем увлечением, порывом, с той силой 
мгновенного проникновения, какие ведомы подлинным мастерам в избранные часы 
творчества, пишет портрет поэта, полотно, небольшое по размерам, но великое по 
исполнению и еще более великое по бесконечности мыслей и ощущений, заложенных и 

сплетенных в нем. Малларме сидит в мягком кресле, в протянутой руке сигара, 
взгляд мечтательно затуманен - все сложнейшее существо поэта передано здесь, в 
этом портрете[231 - Этот холст, который поэт повесил у себя в столовой, теперь 
находится в музее Лувра.].

Несомненно, Малларме уже несколько раз украдкой наблюдал за Мери Лоран, за этой