не желает ни "Ласточек", ни "Бала-маскарада". Мане не проявил достаточной 
покладистости. Не пошел по пути "Кружки пива". Он занялся этой нелепостью - 
живописью на пленэре. Вначале его исключили из числа допущенных к экспозиции 
художников и пошли на уступки, взяв только одно произведение, чтобы оно 
послужило своего рода примером заблуждений, чтобы публика получила возможность 
самостоятельно судить, справедливы ли резоны, вынуждающие призывать его к 
дисциплинированности и серьезности. Этот неисправимый шутник решил еще разочек 
посмеяться? Одно из полотен он украсил названием "Железная дорога", жюри 
сознательно его приняло, а между тем здесь не видно ни одной вагонной двери, ни 

одной трубы локомотива: позади решетки только облака белого пара! Строгость по 
отношению к нему тем более необходима, что его "банда" готовится натворить бед. 

Пусть Мане не будет участвовать в этой манифестации на бульваре Капуцинок - это 

ровным счетом ничего не меняет. Разве не он отец движения, объединившего тех, 
кто обивает истинную живопись с пути?

Вот уже восемь лет, с 1866 года, с того момента, когда был отвергнут "Флейтист",
 
Мане не подвергался такому унижению. Он просто растоптан. "Я считаю, что они 
дурно воспитаны, эти художнички!" - ошеломленно восклицает он, разумея членов 
жюри.




II. Аржантей


За кормой вода бурлит,

Лодка по реке скользит,

Ветер парусом играет,

Ветер парус надувает.

    Преподобный Флупетт. Падения

"Выигрывать несколько лет за счет г-на Мане - жалкая политика!" - пишет 
Малларме 
в статье об "опасном самозванце", комментирующей решение жюри 1874 года[219 - 
"La Renaissance artistique et litteraire", 12 апреля.].

К мнению Малларме присоединяются многие. Оскорбленный Мане с благодарностью 
принимает свидетельства симпатии. "Спасибо, - пишет он автору "Демона 
аналогии". - Будь у меня несколько таких защитников, как вы, плевал бы я на 
жюри". В порыве дурного настроения он поначалу вообще хотел выйти из Салона, но 

потом передумал. Он попытает счастья.

Как и предполагали, выставка "батиньольцев" открывается на бульваре Капуцинок 
15 
апреля. Опасения Мане оправдались: выставка тотчас же порождает волну гнева и 
главным образом насмешек. Подобного шума и балагана со времен "Олимпии" 
живописные произведения ни разу не вызывали. Сезанн как раз тогда выставил 
"Современную Олимпию"; он хотел доказать своему другу, доктору Гаше, что 
обладает "большим темпераментом", чем г-н Мане. Это не осталось незамеченным. 
"Вы помните "Олимпию"? - пишет Луи Леруа в "Le Charivari". - Так то был шедевр 
рисунка, точности, законченности по сравнению с картиной г-на Сезанна". Тот же 
Луи Леруа, прочтя название картины Клода Моне "Впечатление. Восход солнца", 
придумывает имя "батиньольцам": он называет их "импрессионистами".

Наконец-то свирепствующая в живописи болезнь обнаружена. Париж с восторгом 
приветствует глумливую находку; а когда 1 мая открывается Салон, все валом 
валят 
к "Железной дороге", написанной отцом, вождем пресловутых импрессионистов. "Г-н 

Мане, - заявляет Жюль Кларети, - один из тех, кто утверждает, будто в живописи 
можно и должно довольствоваться впечатлением. У Надара мы уже нагляделись на 
этих импрессионистов. Г-н Моне - более непреклонный, чем Мане, - Писсарро, 
мадемуазель Моризо и прочие представляются людьми, объявившими войну красоте".

Итак, опять все поставлено под сомнение. Успех "Кружки пива" ничего не изменил; 

передышка оказалась временной, не более. Мане снова отброшен в ряды мятежников.

У него нет выбора: волей-неволей он должен быть вместе с непокорными. Не 
столько