чего я не понял; но поскольку в руке у него был длинный нож- или  кинжал,  я
рассудил, что он требует кошелек или жизнь. Я стал рыться в сумке,  висевшей
у меня на груди, и он решил, что я его понял  и  что  он  уже  хозяин  моего
золота; он был один, вместо кошелька я выхватил пистолет и без  лишних  слов
наставил на него, одновременно подняв трость, которую держал в другой  руке,
чтобы отпарировать удар, ежели он вздумает на меня напасть; потом,  отступив
к толстой ели, я быстро обогнул ее так, что дерево встало между  нами.  Тут,
ничего уже не опасаясь, я проверил, есть ли в моем  пистолете  порох;  такое
решительное поведение действительно смутило его. Пятясь назад, я добрался до
следующей ели, потом до третьей, всякий раз прячась за ствол,  едва  ко  мне
приближался разбойник, и держа  в  одной  руке  поднятую  трость,  в  другой
пистолет, направленный на него. Я проделывал этот маневр довольно уверенно и
почти уже добрался до дороги, когда мужской голос заставил меня  обернуться:
здоровенный детина в  голубом  жилете,  с  перекинутым  через  руку  фраком,
приближался ко мне сзади. Возросшая угроза заставила меня сосредоточиться: я
решил, что самое опасное подвергнуться нападению с тыла, поэтому мне следует
встать спиной к дереву и отделаться в первую очередь от мужчины с  кинжалом,
чтобы потом пойти на другого разбойника; все это было продумано и  исполнено
с быстротой молнии. Обернувшись к первому грабителю, я подбежал  к  нему  на
длину моей трости и выстрелил в него  из  пистолета,  который  самым  жалким
образом дал осечку; я погиб: разбойник, поняв свое преимущество,  надвигался
на меня; я отбивался от него тростью, отступая за свое  дерево  и  нащупывая
второй пистолет, который находился в сумке, висевшей у меня на  левом  боку;
но в это время другой бандит,  подойдя  сзади,  схватил  меня  за  плечо  и,
несмотря на то, что я прижался к стволу ели, повалил на  спину;  тут  первый
ударил меня изо всех сил в грудь своим длинным ножом. Мне пришел конец;  но,
чтобы Вы могли составить себе точное  представление  о  чудесном  совпадении
обстоятельств, коему  я  обязан,  друг  мой,  удовольствием  все  еще  иметь
возможность Вам писать, Вам необходимо знать, что я ношу на груди на золотой
цепочке овальный золотой ларчик, довольно большой и совсем плоский, в  форме
чечевицы; этот ларчик я заказал в Лондоне,  дабы  заключить  в  него  бумагу
столь драгоценную, что без  нее  я  вообще  не  решился  бы  путешествовать.
Проезжая через Франкфурт, я приказал приделать к ларчику шелковую подушечку,
потому что в жару меня несколько раздражало внезапное прикосновение  металла
к коже.
     И вот по случаю или,  точнее,  по  счастью,  которое  никогда  меня  не
покидает среди самых тяжких невзгод,  кинжал,  яростно  устремленный  мне  в
грудь, наткнулся как раз на этот довольно широкий ларчик в тот миг, когда  я
падал навзничь, оттягиваемый в сторону от дерева усилиями второго грабителя,
сбившего меня с ног.  В  результате  всего  этого  нож,  вместо  того  чтобы
пронзить мое сердце,  скользнул  по  металлу,  срезав  подушечку  и  оставив
глубокую  вмятину  на  ларчике;  затем,  оцарапав  мне  грудь,  вонзился   в
подбородок и,  насквозь  проткнув  его,  вышел  справа.  Потеряй  я  в  этот
чрезвычайно опасный момент присутствие духа, нет сомнений, друг мой, я поте-
рял бы и жизнь. "Нет, я не мертв", - сказал я себе, с трудом  поднявшись;  и
видя, что вооружен только тот разбойник, который нанес  мне  удар  кинжалом,
как тигр кинулся на него, рискуя всем; схватив его за запястье, я  попытался
отнять длинный нож, но он дернул его так сильно, что  рассек  мне  до  кости
левую ладонь около большого  пальца.  Однако  усилие,  с  каким  он  пытался
вырвать у меня свою руку, и вместе с тем мой напор привели к тому, что он  в
свою очередь упал навзничь; я  с  силой  ударил  по  его  запястью  каблуком
сапога, и он  выпустил  из  руки  кинжал,  который  я  подобрал,  бросившись
коленями ему на живот. Второй бандит, струсивший еще пуще первого, видя, что
я готов убить его  товарища,  не  только  не  кинулся  ему  на  помощь,  но,
напротив, вскочил на лошадь, топтавшуюся в десяти шагах от нас, и только его
и видели. Несчастный, коего я подмял, ослепленный  кровью,  текшей  с  моего
лица, поняв, что товарищ его покинул, напрягся и  перевернулся  в  тот  миг,
когда я хотел его ударить, затем, встав на колени и подняв  сложенные  руки,
жалобно  взмолился:  "Сутарь!  Мой  _трук_!",  засим  последовало  множество
каких-то немецких слов, из которых я понял, что он просит не отнимать у него
жизнь. "Гнусный злодей!" - сказал я. Моим первым побуждением было убить его,
но одновременно возникло противоположное - пощадить злодея,  ибо  перерезать
глотку человеку, стоящему на коленях с молитвенно сложенными руками,  -  это
уже убийство, трусливый поступок, бесчестящий благородного человека. Однако,
хотя бы для того, чтобы он навсегда запомнил случившееся, я хотел по крайней
мере нанести ему серьезную рану; он простерся ниц,  вопя  "Mein  Gott!  Боже
мой!"
     Попробуйте проследить за движениями моей души, столь же стремительными,
сколь и противоречивыми, друг мой, и Вам, быть  может,  удастся  представить
себе, как, избежав самой большой опасности из всех, с коими я сталкивался  в
моей жизни, я в мгновение  ока  расхрабрился  настолько,  что  вознамерился,
связав этому человеку руки за спиной, отвести его спутанным таким образом  к
своей коляске; все это произошло в мгновение ока. Приняв решение, я  его  же
ножом, зажатым в правой руке, с маху рассек на нем  сзади  толстый  замшевый
пояс; он. лежал ничком, и сделать это не составляло никакого труда.
     Но, поскольку мой удар был  столь  же  яростен,  сколь  стремителен,  я
сильно ранил его ножом в поясницу, отчего он завопил во весь голос и,  встав
на колени, снова молитвенно сложил руки. Я не сомневаюсь, что,  несмотря  на
острейшую боль, которую причиняли мне раны на лице и особенно на левой руке,
смог бы доволочь его до коляски, так как он не  оказывал  мне  ни  малейшего