| |
Следует, однако, заметить: хотя Грандель и обещает не умалчивать о
компрометирующих Бомарше обстоятельствах, он фактически обходит молчанием
рассказ Драца, тем самым несколько затемняя картину в глазах читателя. Ведь
почтарь не просто сказал: "Может, он и порезался-то собственной бритвой",
как это выглядит в пересказе Гранделя. Драц утверждал, что в лесу Бомарше
вылез из коляски, захватив с собой бритву. Драц решил, что путешественник
захотел побриться на дороге; но почтарь был готов к любым причудам,
поскольку считал Бомарше англичанином. Бомарше якобы скрылся в лесу, а через
полчаса появился окровавленный и заявил, что стал жертвой разбойников, ни
одного из которых Драц не видел и не слышал. Сам же Бомарше в своих
рассказах никогда не упоминал ни о какой бритве и утверждал, что один из
разбойников перебежал дорогу рядом с коляской. Несовпадение версий Бомарше и
Драца; полная беззвучность происшествия (ни криков, ни выстрелов); странные
показания Бомарше в Нюрнберге; наконец, неправдоподобный рассказ Гюдена в
мемуарах (подкрепляемый, кажется, словами Бомарше в рапорте Сартину) о двух
столкновениях Бомарше в Нейштадтском лесу, сперва с Анжелуччи, а потом с
разбойниками, - все эти несообразности заставляют и сегодня подавляющее
большинство историков считать эпизод с разбойниками выдумкой Бомарше,
направленной на то, чтобы завоевать симпатию и признательность австрийской
императрицы Марии-Терезии, а через нее и французской королевской четы.
Приврать монархам Бомарше был в принципе способен - об этом свидетельствуют
хотя бы две его достаточно невинные "ошибки в хронологии": в 1762 г.,
домогаясь места главного лесничего, он писал Людовику XV, что Карон-старший
полностью оставил ремесло часовщика шесть лет тому назад (на самом же деле
не прошло еще и года), а в 1774 г. он писал Людовику XVI, что австрийцы
продержали его под арестом "31 день, или 44 640 минут" (на самом деле - 26
дней).
Как видим, гранделевское понимание Бомарше обеспечивает новизну
освещения многих важных эпизодов жизни героя, но в последнем из разобранных
случаев интерпретация уже балансирует на грани возможного. Мы начали с того,
что автор иногда отказывается от новизны во имя продуманности, но случается
и так, что он жертвует продуманностью ради новизны. Так бывает, например,
когда Грандель стремится оградить Бомарше от традиционных упреков. Главный
упрек (связанный с нейштадтским приключением) Грандель попытался снять,
закрыв глаза (свои и читателя) на показания почтальона и на сбивчивость
рассказов Бомарше о последней встрече с Анжелуччи (ссылка на языковой
барьер, конечно, не может объяснить всего). Другой традиционный упрек - в
некорректных методах ведения полемики - был предъявлен Бомарше в связи с
делом Гезмана; этот упрек высказывал даже доброжелательный Лагарп. Тут
Грандель оправдывает своего героя с помощью смелого афоризма: "Истинное
мерило благородства - чувство неловкости, которое человек испытывает,
совершая неблаговидный поступок".
Чрезмерная увлеченность новой идеей сказывается и в попытках Гранделя
повысить политическую значимость Бомарше как правительственного агента. По
мнению автора, все заграничные поездки Бомарше имели "двойное дно", о
котором мы ничего не знаем. Успех этих тайных миссий и определял, как
кажется Гранделю, неизменное доверие правительственных верхов к Бомарше.
Разумеется, автор имеет право на гипотезу, но в увлечении своем не должен
пренебрегать фактами. Между тем Грандель словно забывает некоторые факты
биографии Бомарше - прежде всего, итоги его испанского путешествия 1764-1765
гг. Грандель высказывает предположение, что "все началось в Испании". "К
моменту возвращения в Париж положение нашего героя не только не пошатнулось,
но, напротив, упрочилось - как в глазах Пари-Дюверне, так и в глазах
правительства", - пишет он в другом месте. Этот тезис, вопреки прямому
обещанию автора, так и не получает ни одного конкретного подтверждения. Зато
Грандель считает несущественным провал всех известных нам испанских
начинаний Бомарше и вовсе не упоминает резолюцию, которую наложил на рапорт
Бомарше министр иностранных дел герцог де Шуазель, изображаемый автором как
покровитель Бомарше. Резолюция гласила: "Никогда не использовать этого
человека, особенно в Испании".
Вообще, 1760-е годы - наименее удавшаяся Гранделю часть биографии
Бомарше. Это также связано с позицией автора. Для Гранделя Бомарше - бунтарь
и герой, а в 60-е годы он таковым не предстает. "Бомарше создали Гезманы", -
пишет Грандель; то, что было до Гезманов, ему не столь интересно. 1760-е
годы в его книге - это живо написанная хроника, отражающая в большей мере
внешнюю канву событий, чем их внутреннюю соотнесенность. Здесь появляются
легкие, но необязательные формулировки, например: "Чтобы забыть об этой
обиде Бомарше стал лесником". На самом деле Бомарше купил
Шинонский лес, конечно, не затем, чтобы забыть о неверности возлюбленной, а
затем, чтобы обрести для себя и для семьи надежный источник дохода после
ряда коммерческих неудач.
Между тем 1760-е годы - важнейший период становления личности Бомарше.
Именно в этот период определяются все пути, которыми пойдет его дальнейшая
жизнь, окончательно обрисовываются мироотношение и система ценностей. Каждый
биограф понимает, что знакомство с банкиром Пари-Дюверне, будущим
компаньоном и наставником, поездка в Испанию, вхождение в литературу были
событиями первостепенной важности в жизни Бомарше, но глубокая реконструкция
внутреннего смысла этих событий по-прежнему остается задачей будущего. И
дело здесь не только в скудости источников, но и в направленности интересов
биографа. Для Гранделя, например, куда важнее проанализировать итоговые,
|
|
