кое-какие его книги из-под полы, рисковали получить  по  суду  большой  срок
тюремного заключения, как, впрочем, и те, кто,  возвращаясь  из-за  границы,
провозили в своем багаже отдельные томики Вольтера.  Все  захваченные  книги
тут же сжигали. Издать для любителей французской словесности  сочинения,  по
большей части запрещенные, уже само по себе было вызовом. Не меньшим вызовом
было намерение сразу напечатать восемьдесят или сто томов. К тому  же  права
на опубликование этих книг находились в разных руках. И, наконец,  последнее
- издатель Панкук вознамерился заняться тем же, а у него было перед  Бомарше
два  значительных   преимущества.   Во-первых,   Панкук   располагал   всеми
неизданными произведениями Вольтера, а во-вторых, его  поддерживала  русская
императрица  Екатерина,  которая  предложила  ему  и  субсидию  в  несколько
миллионов и свои типографии в Санкт-Петербурге. Опубликовать самого великого
писателя Франции в далекой России означало во второй раз произнести над  ним
приговор. И опозорить Францию,  Францию,  которая  еще  при  жизни  писателя
преклонила  перед  ним   колени,   продемонстрировав   тем   самым   остроту
противоречий внутри страны. Итак, Бомарше  снова  рассердился  и  кинулся  к
Морепа, человеку со скептическим и вместе с  тем  либеральным  складом  ума,
"чтобы растолковать ему, каким позором было бы для Франции издание в  России
произведений писателя, вознесшего французскую литературу на вершину  мировой
славы". Фигаро, как мы уже видели и  видим  сейчас,  был  патриотом,  он  не
обладал  сердцем  европейца,  и  удивляться  тут  нечему:  во  время   своих
непрерывных путешествий он узнал цену этому слову. Морепа, для которого, как
и для Бомарше, Франция была Францией, а понятие "Европа" - глупостью, обещал
ему помочь по мере возможности, но при условии, что все  будет  сделано  под
его, Бомарше, вывеской. Бомарше не сразу согласился на условия, поставленные
первым министром. Он колебался. "Когда я вложу в это дело весь свой капитал,
- сказал он, подумав, - духовенство  пожалуется  парламенту,  издание  будет
приостановлено, издатель с наборщиками заклеймены и позор Франции станет еще
более полным и ощутимым". Морепа  в  свою  очередь  подумал  и  обещал  дать
управлению почты секретный приказ, разрешающий ввоз и свободную пересылку по
стране будущего полного собрания  сочинений.  Это  было  всего  лишь  устное
обещание старого человека, который, правда,  еще  стоял  у  власти,  но  мог
умереть со дня на день или быть отправленным на  покой,  однако  Бомарше  им
удовлетворился. Для него обдумывать не означало отступать.
     Ни один издатель никогда не обнаруживал такого пиетета перед издаваемым
автором, как Бомарше. Для Вольтера  Бомарше  хотел  непременно  раздобыть  и
самый красивый шрифт, и самую лучшую бумагу,  и  самую  роскошную  кожу  для
переплетов. И, представьте, он добился всего этого.  Восхитившись  в  Англии
неким шрифтом, названным "Баскервиль", он купил несколько полных комплектов,
и это стоило 50 000 франков. Что до  бумаги,  то  он  хотел  такую,  которая
изготовлялась только в Голландии  и  только  на  самой  знаменитой  бумажной
фабрике. Библиофилы знают, о чем идет речь, - от запаха и от прикосновения к
некоторым голландским изданиям получаешь почти такое же наслаждение, как  от
чтения. Но поскольку голландцы оставляли эту бумагу  для  своих  типографий,
Бомарше отправил в Голландию - естественно,  за  свой  счет  -  специалиста,
способности которого успел оценить, с заданием научиться делать точно  такую
же бумагу. К этому времени он купил  три  типографии  в  Вогезах,  во  главе
которых поставил того самого специалиста, которого  отправлял  в  Голландию.
Когда Бомарше чем-нибудь занимался, все делалось очень быстро. Однако  самая
трудная  задача  еще  не  была  решена:  нужно  было  найти  помещение   для
издательства и типографии. Они должны были находиться вне  Франции,  но  при
этом как можно ближе к Парижу. Опытный коммерсант, Бомарше знал, как  дорого
стоит транспорт, и поскольку и  речи  не  могло  быть,  чтобы  экономить  на
качестве продукции,  необходимо  было  снизить  до  минимума  все  накладные
расходы. Прослышав, что маркграф Баденский был бы не прочь получить доход от
старого и весьма внушительного форта Кель, Бомарше ухватился за этот  случай
и предложил арендовать форт. Маркграф согласился, но потом взял слово назад,
вернее, высказал ряд  требований,  в  том  числе  изъятие  из  издания  всех
пассажей, которые могут  показаться  оскорбительными  для  морали  и  нравов
вообще, бога и маркграфов в частности,  -  Бомарше  в  тот  же  час  ответил
королевскому негоцианту весьма дерзким письмом, с высокомерием ставя его  на
место и угрожая устроить свою типографию в другом маркграфстве "на несколько
шагов дальше", где ему  предлагают  "полную  свободу,  которой,  само  собой
разумеется, общество, основанное на таких благородных принципах, никогда  не
будет злоупотреблять". То ли маркграф был толстокож, то ли карман у него был
пуст,  но,  так  или  иначе,  он  безоговорочно  сдал  все   свои   позиции.
"Вынужденный" внезапно освоить производство. бумаги, печатание, издательское
дело", Бомарше очень скоро стал весьма сведущим в этих трех совершенно новых
для  него  областях  деятельности.  Как  всегда,  он  сумел  окружить   себя
компетентными  людьми,  с  которыми  он  к  тому  же  поддерживал  дружеские
отношения. Чтобы руководить всей работой в Келе, он  выбрал  очень  молодого
человека, столь же честолюбивого,  сколь  и  умного,  но  у  которого  скоро
обнаружился существенный недостаток: он не умел  ладить  с  людьми.  Видимо,
очень застенчивый, Летелье изображал деспота и хотел держать типографщиков в
ежовых рукавицах. А у них уже тогда были те качества, которые  мы  знаем  за
ними сегодня и которые ставят их очень высоко в рабочей иерархии,  а  именно
приверженность  к   своему   делу,   куда   более   высокий,   чем   обычно,
интеллектуальный уровень и очень сильная любовь к свободе. Они  скоро  вошли
в, конфликт с молодым диктатором. Бомарше пришлось вмешаться. С удивительным
терпением посылал он ему послание за посланием, и постепенно Бомарше удалось