Бомарше немедленно отправил посыльного к вспыльчивому Лагарпу. В  своем
письме он умолял его "приехать, чтобы в дружеской обстановке,  среди  людей,
которые Вас уважают, забыть о пустяковых обидах, возникших, быть  может,  по
недоразумению".
     Лагарп  передал  посыльному  в  ответ  следующие  простые  строчки:  "Я
решительно не могу  добровольно  оказаться  в  обществе  этих  двух  господ,
которых я презираю и как личностей и как авторов бездарных писаний. Один  из
них оскорбил меня непосредственно (в газете), другой же просто  сумасшедший,
невозможный в общении, бешеный тип, которого все  избегают,  потому  что  он
всегда норовит подраться из-за своих стихов, а Вы  сами  понимаете,  сударь,
что это значит - драться из-за ничего".
     И Лагарп заключает с божественным простодушием: "Как Вы видите, в  том,
в чем я их упрекаю, нет ничего от литературы".
     И конечно же, Лагарп присутствовал на дружеском обеде.
     У Мармонтеля, Седена и Дидро характеры были  не  лучше.  Если  что-либо
обсуждали  без  них,  они  кричали,  что  это  предательство.  Когда  же  их
приглашали  на  встречу  за  три  месяца  вперед,  они  в  последнюю  минуту
придумывали какие-то обеды, на  которых  непременно  должны  присутствовать,
либо неотложные свидания, один ссылался на  преклонный  возраст,  второй  на
недомогание жены, а третий - на болезнь кучера. Когда их  ловили  на  слове,
они визжали как свиньи, которых режут. Тем не менее с помощью  дипломатии  и
упорства Бомарше все же удалось 3 июля 1777 года созвать первые "генеральные
штаты" драматургов. Двадцать три автора пили шампанское и кутили  напропалую
на улице Вьей дю Тампль, не разя при  этом  друг  друга  наповал.  Это  было
истинное чудо. С тех пор их наследники регулярно собираются  в  особняке  на
улице Балю и распоряжаются целыми состояниями.  Это  следствие  чуда.  После
обеда,  в  состоянии  эйфории,  чуть  подвыпившие,  двадцать   три   автора,
размечтавшись  о  своей  теперь  уже  вполне  реальной   двенадцатой   доле,
приступили к выборам четырех старшин. Значительным большинством голосов были
избраны  Бомарше,  Совен,  Седен  и  Мармонтель.  Прежде  чем  приступить  к
голосованию,  приняли  решение,  что  старшины  остаются  на   своем   посту
пожизненно. По окончании голосования несогласное меньшинство,  подстрекаемое
неизбранными   кандидатами,   попыталось   было   пересмотреть   вопрос    о
несменяемости  старшин  под  тем  предлогом,  что  они  могут   своекорыстно
использовать  полученные  ими  привилегии.  Вот  тут  Бомарше  не  на  шутку
рассердился, и меньшинству, удивленному его столь яростным отпором, пришлось
умолкнуть. Но битва только начиналась. Сам Геркулес потерял бы в ней  разум.
По сравнению с театрами авгиевы конюшни были  образцом  чистоты  и  порядка.
Бомарше победил. Постепенно. 13 января 1791 года,  то  есть  пятнадцать  лет
спустя, после тысячи комичных процессов и не меньшего количества  гротескных
драм и в высшей степени нелепых ссор Национальная ассамблея  по  предложению
Бомарше признала авторское право на литературные произведения  и  уничтожила
непомерные привилегии актеров. После этого произошло еще  несколько  частных
инцидентов, но революция свершилась. Утвержденные в своих правах,  уверенные
в том, что их отчуждение, как сказали  бы  в  наше  время,  раз  и  навсегда
преодолено благодаря усилиям и настойчивости одного Бомарше, писатели смогли
наконец относиться свысока к своему благодетелю. Так -  привожу  здесь  лишь
один пример - нынешний почетный президент  "Общества  драматургов",  глубина
мысли которого  всем  известна,  писал  в  1954  году  о  творчестве  своего
знаменитого предшественника:
     "В нем нет ни единого всплеска, который  предвещал  бы  скорую  болезнь
века, ему чужда тревога за условия человеческого существования". Быть может,
драматурги принадлежат к особой породе  существ?  Как  это  говорил  Фигаро?
"...букашки, мошки,  комары,  москиты"...  Работники  пера  -  это  какие-то
странные насекомые, кем бы они ни были:  вшами,  тараканами  или  роскошными
бабочками.
     Бомарше был вместе с Гюденом в Марселе,  когда  пришло  сообщение,  что
Вольтер, король бабочек французского языка, умер 30 мая (1778  год).  Гюден,
которого, как вы помните, только что приняли в Провансальскую академию, имел
таким образом случай и счастье первым воздать хвалу этому великому человеку.
Известие  о  том,  что  духовенство  отказалось  похоронить  останки  своего
чересчур знаменитого противника, в результате чего пришлось предать его тело
земле в часовне, где не отправлялись богослужения, вызвало  у  обоих  друзей
равное негодование. Не надо забывать, что в 1778 году церковь в основном еще
сохраняла  свою  власть  и,  в  частности,  составляла   акты   гражданского
состояния, лишая всех, кого ей вздумается, права законным  образом  родиться
или умереть. В гневе Бомарше и Гюден решили было отправиться в Париж,  чтобы
испросить у Морепа позволения похоронить прах автора "Генриады"  у  подножия
памятника Беарнцу после торжественной церемонии, в которой духовенству  было
бы запрещено участвовать. Однако приближающееся начало  процесса  Бомарше  с
Лаблашем заставило его отказаться от этой великодушной, но безумной идеи.  В
самом деле, трудно  себе  представить,  что  Людовик  XVI  в  угоду  Бомарше
согласился бы бросить такой вызов  парижскому  архиепископу.  Но  Бомарше  в
самом ближайшем  будущем  найдет  способ,  да  еще  какой,  воздать  должное
Вольтеру. Я имею в виду не  куплет  из  "Женитьбы"  "...А  Вольтер  живет  в
веках", а то грандиозное начинание, ради которого  он  пожертвовал  и  своим
состоянием, и своим покоем, а именно - издание  полного  собрания  сочинений
своего великого соратника и по перу и по часовому делу г-на де Вольтера.
     Затея была не из простых. Две трети произведений  Вольтера  во  Франции
находились под запретом. Книготорговцы,  которые  разрешали  себе  продавать