- Это глупость Миромениля, - отвечает первый министр. - Пойдите к нему,
скажите, что я хочу с ним поговорить, и возвращайтесь вместе.
     Бомарше примчался к министру юстиции, схватил его за руку и,  ни  слова
не говоря, повел к Морепа.
     Миромениль, слегка сконфуженный, объяснил, что решение Совета удивило и
его самого. Дело в том, что большинство советников - бывшие члены парламента
Мопу, и они не очень-то жалуют  того,  кого  им  в  свое  время  не  удалось
поставить на колени. Оба министра поклялись Бомарше  всем  святым,  что  под
каким-нибудь формальным предлогом его прошение будет заново рассмотрено, ибо
всегда находятся предлоги для всех подобных  предвиденных  и  непредвиденных
случаев.
     Бомарше успокоился и снова занялся делами короля.

     Июль.
     2 июля Американские Штаты окончательно  порвали  отношения  с  Англией,
однако положение  их  армий  к  атому  моменту  сильно  ухудшилось.  Правда,
Вашингтон продолжал наносить удары по английским войскам, но  они  постоянно
получали  подкрепления  и  военное  снаряжение,   а   повстанцы   испытывали
недостаток решительно во всем, кроме мужества. Таким образом, Родриго должен
был торопиться. Конгресс, узнав об  изменении  позиции  Франции,  тотчас  же
послал Сайласа Дина, депутата от штата Коннектикут, в  Париж,  чтобы  начать
переговоры. Дин прибыл во Францию в первых числах июля, и Верженн тотчас  же
свел его с Бомарше, поскольку было решено,  что  до  нового  приказа  короля
Бомарше - это Франция. Бомарше, который до той минуты был искренне  убежден,
что официальным представителем  конгресса  является  Артур  Ли,  решил,  как
только справился с изумлением, что отныне он этого Ли больше знать не желает
и все-дела теперь поведет только с Дином. Жесткость Бомарше в  отношениях  с
людьми, которых он не любил, - весьма удивительная черта его натуры.
     Что это, жесткость или равнодушие? Не знаю. Ясно лишь одно: порвав  вот
так, в одночасье, все отношения с Ли, он тем самым сделал его своим  врагом.
Ли, как и шевалье д'Эон, с которым Бомарше обошелся точно таким же  образом,
решил, следуя поговорке "как аукнется, так и откликнется", отомстить  ему  и
немедля сообщил конгрессу, что оружие, которое поставляется через посредство
Бомарше, - подарок Франции и, следовательно, не требует возмещения расходов,
а сам Бомарше - просто мошенник. Конгресс, как мы потом увидим, сделал  вид,
будто верит Ли, и перестал  расплачиваться  за  военные  поставки.  Так  как
Бомарше  не   мог   обнародовать   свой   тайный   договор   с   французским
правительством, Ли еще некоторое время беспрепятственно  распространял  свою
клевету. Этот Ли был  вообще  весьма  странным  молодым  человеком,  видимо,
настоящим мифоманом, и конгресс не испытывал к нему большого доверия, однако
до поры до времени все же пользовался его услугами. Когда Ли обнаружил,  что
его обвели вокруг пальца и что Америка, спасителем которой он  себя  считал,
уготовила для него лишь второстепенные роли, он разгневался и обвинил Дина и
Франклина в воровстве. Вот каков был этот господин.  Обычно  историки  судят
его весьма сурово. Но я думаю, у Ли  были  все  основания  рассердиться:  он
проделал в Англии всю черную работу, а почести достались Дину во Франции.
     В июле Бомарше нажил себе еще одного врага, который мог бы стать  столь
же опасным. Некий доктор  Дюбур,  скорее  финансист,  нежели  врач,  который
когда-то встречался в Лондоне  с  Франклином,  вообразил,  что  он  -  самая
подходящая фигура, чтобы вести тайные переговоры с американцами. Узнав,  что
правительство предпочло ему Бомарше, Дюбур стал интриговать, апеллируя то  к
Дину, то к Верженну. Так как  король  по-прежнему  пекся  о  нравственности,
"добропорядочный" доктор Дюбур написал весьма красноречивое письмо Верженну,
сообщая, что его соперник - отъявленный мот и  гуляка,  который  к  тому  же
содержит  множество   девиц.   Министр   тут   же   показал   это   послание
заинтересованному лицу, и тогда тот попросил листок бумаги, перо и тотчас же
написал ответ своему обвинителю:
     "Интересно, какое отношение к нашим  делам  имеет  то,  что  я  человек
светский, любящий широко пожить и  к  тому  же  содержащий  девиц?  Впрочем,
разрешите представить Вам, сударь, Ваших покорных служанок,  девиц,  коих  я
содержу вот уже двадцать лет. Их пять - четыре из них мои сестры, а пятая  -
племянница.  Три  года  назад  две  из  этих  девиц,  находящихся  на   моем
содержании, к великой моей печали скончались. С тех пор я содержу всего лишь
трех девиц - двух сестер и племянницу, что, однако, все еще слишком роскошно
для такого скромного человека, как я. Но что бы Вы подумали, если б  узнали,
познакомившись со мной поближе, что я  оказался  настолько  безнравственным,
что беру на содержание не только женщин, но  и  мужчин  -  двух  еще  совсем
молодых и довольно красивых племянников и сверх того  даже  одного  пожилого
господина   -   моего   несчастного   отца,   который   дал   жизнь   такому
безнравственному субъекту, как я, так и норовящему всех  содержать?  Что  до
моего мотовства, то тут дело обстоит еще хуже. Вот уже три года,  как  я,  в
дьявольском своем тщеславии решив, что кружева и вышивки слишком  вульгарные
украшения, стал носить рубашки только из самого дорогого  гладкого  муслина!
Более того, я не отказываю себе даже в тонком черном сукне высшего качества,
а иногда - правда, обычно это случается в жару - моя необузданность приводит
даже к тому, что я одеваюсь в  шелка!  Но  только  умоляю  Вас,  сударь,  не
передавайте всего этого графу  де  Верженну,  не  то  Вы  меня  окончательно
погубите в его глазах.
     У Вас, видимо, были основания написать ему дурно обо мне, хоть Вы  меня
и не знаете. У меня же есть все основания не обижаться на Вас,  несмотря  на