| |
первую очередь, во Имя внутреннего мира, которым Ваше Величество так
справедливо дорожит, во имя славы и процветания Вашего королевства, на
престол которого Вы вступили в счастливый час, умоляю Вас, Сир, не
поддавайтесь блестящему софизму ложной деликатности. Summum jus Summa
injuria {Высшая законность - высшее беззаконие (лат.).}.
Я изложил важнейший из вопросов; в самом общем виде из страха разжижить
мои доводы более подробным рассмотрением. А главное, из страха злоупотребить
терпением Вашего Величества.
Если, после того, как Вы прочтете мое послание, у Вас останутся еще
сомнения, то сотрите, пожалуйста, мою подпись, велите переписать мое письмо
- другой рукой, чтобы низкое звание автора не повредило силе, его доводов, и
предложите мое рассуждение для оценки какому-нибудь человеку, имеющему
долгий опыт жизни и политических дел; если найдется хоть один, начиная с
господина де Верженна, который; бы не согласился с моими принципами, я
умолкаю и сжигаю труды Скалигера" Гроция, Пуфендорфа, Монтескье, всех
создателей государственного права, и соглашусь, что все, чем я занимался в
течение моей жизни, было лишь потерей времени, раз я оказался бессилен
убедить моего государя в таком вопросе, который мне представляется столь же
очевидным, сколь и важным для его интересов
Совершенно невозможно письменно касаться сути обсуждаемого вопроса
из-за его полной секретности; однако мне было бы чрезвычайно легко доказать,
сколь безопасно предпринять то, что я предлагаю, сколь легко это осуществить
и сколь несомненен наш конечный успех; даже самый жалкий посев, своевременно
сделанный на этой ниве, принесет Вашему правлению необозримый урожай славы и
покоя.
Да поможет ангел-хранитель нашего государства благоприятно расположить
к этому проекту сердце и ум Вашего Величества, а все остальное получится
само собой и безо всякого труда. За это я ручаюсь".
Я ручаюсь, я, Бомарше.
Что Бомарше есть Франция, это англичане и американцы стали замечать.
Лорд Стормонт, посол Георга III в Версале, следит за каждым его шагом. В
Лондоне его жизни снова угрожает опасность: "То шаткое и опасное положение,
в котором я оказался, поскольку любое мое начинание вызывает подозрение и
слежку, лишь подогревает мое усердие". Но на этот раз, сознавая важность
своей миссии и считая, что только он один способен с ней справиться, он
забывает о своей безрассудной храбрости и просит защиты у Верженна, да еще в
каком тоне! "Однако не забудьте, господин граф, поторопить господина де
Сартина принять меры по обеспечению моей безопасности. Это меньшее из всего,
на что я имею право рассчитывать". Что касается американцев, то они посылают
к Бомарше таинственного Артура Ли, The right man in the right place {Нужный
человек на нужном месте (анг.).}. 1776 год, январь, февраль, март, - темп
событий все нарастает. Вашингтон со своими войсками осаждает Бостон, а
Франция продолжает бездействовать. Еще несколько месяцев, и будет уже
поздно. Либо Америка победит без помощи Франции, либо Англия подавит
восстание. Бомарше сердится. Он пишет Верженну, который, как он чувствует,
стал уже меньше колебаться, и в своем письме находит те слова, которые могут
скорее всего убедить человека с таким острым, но при этом таким
рассудительным чувством патриотизма.
"Не возьмете ли Вы на себя смелость еще раз объяснить королю, как много
он может выиграть без боя в этой кампании? И не попробуете ли Вы убедить его
величество, что та жалкая помощь, которой они просят и о которой мы вот уже
год ведем дебаты, принесет нам плоды великой победы, хотя мы и не будем
подвергаться опасностям боев? Что эта помощь может нам играючи вернуть все
то, что позорный мир 1763 года вынудил нас потерять. И что успех
американцев, который неизбежно превратит их противника в державу второго
разряда, снова выдвинет нас на первое место и на долгое время обеспечит нам
преобладание во всей Европе?"
Верженн отвечал на все письма Бомарше. Я не видел ничего более
образцового, чем их переписка. Запальчивости и напору одного корреспондента
противостояли спокойствие и осторожность другого. На страстные доводы
писателя министр отвечал соображениями, в которых общие идеи читались только
между строк. Если первый со времен дела Гезмана прибегал к диалектике, как
только ему надо было защищать свои положения, второй в совершенстве владел
искусством умолчания и литоты, чтобы выразить свою мысль. В недавнем прошлом
мы видели на Кэ д'Орсэ человека, который тоже был настоящим министром и
который многими чертами напоминает Верженна. Представьте себе на минуту
Бомарше в споре с человеком, которого я имею в виду, и вы сможете себе
представить, каковы были его отношения с Верженном. Министр, должно быть, не
всегда считал приличным поведение своего чрезвычайного посланника и
уместными упреки, которыми тот его осаждал, но если он и бывал порой задет
за живое и выражал свое недовольство, то всякий раз, преподав урок своему
дипломатическому курьеру, спешил отдать ему должное и обращался с ним крайне
почтительно. Свидетельство тому - послание, начатое тоном холодной иронии и
заканчивающееся словами, которые можно написать только самому близкому
соратнику. Верженн понимал, чем он обязан Бомарше и что в тех условиях из
них двоих лучшим дипломатом был не он.
"Я получил первого числа этого месяца, сударь, письмо, которое Вы
оказали мне честь написать 26-го прошлого месяца. Хорошо говорить так же
легко, как трудно хорошо поступать; эту аксиому Вам подтвердят все люди,
|
|
