— «А потом, — спросила Ашхен, усмехаясь, — кто еще целовал тебя в лобик?» — «Ну,

кто же, кроме тебя, АшоDджан?» — засмеялся Шалико.
С Ашхен чтоDто произошло. Она стала исподтишка, как бы между прочим, приставать 
к
Ванванчу, выспрашивать у него, какая Леля, да что она, почему... ЧтоDто 
материнское вдруг
заговорило в ней, чтоDто такое проснулось, ранее неведомое. Конечно, никаких 
назиданий,
никаких нравоучительных бесед, никаких хитроумных подходных маневров. «А Леля 
красивая
девочка?» А сама вглядывается, вглядывается, что он ответит и как при этом себя 
поведет.
«Да, мамочка».
— «А о чем вы с ней разговариваете?» — «Ни о чем...» — «Что же, все время 
молчите?»
— «Да». — «И что же?» — «Ну, я же тебе рассказывал: сидим рядом...» Да, да, 
думала она,
рассказывал и про рядом, и про горячее плечико, так хочется спросить: ну, что 
ты при этом
испытываешь? Но это уже иные сферы...
Мария сказала ему какDто: «БаликDджан, ты позови Лелю к нам, поиграйте у нас...
Помнишь, как Ниночка приходила и вы играли?»
Он, конечно, помнил. Однажды она пришла к нему со Славкой Зборовским. Это был
маленький мальчик с лицом кролика, добрый и восторженный. Ванванч предложил 
играть в
гражданскую войну. Они, конечно, согласились. Взяли в руки палки, закричали 
«ура!» и начали
палками сдирать со стены обои. Потом запели:
На бой кровавый,
Святой и правый,
МаршDмарш вперед,
Рабочий народ!..
Ванванч знал все слова, Нинка подпевала некоторые, Славка же по малолетству
выкрикивал «ЛяDляDля!..» Клочья обоев трудились на полу. Бабуся маячила в 
дверях с
побелевшим лицом. О возмездии никто не думал.
79
Он предложил Леле поиграть у него дома. Она зарделась и сказала: «Я у мамы 
спрошусь...»
На следующий день сообщила, отводя глаза: «Мама говорит: нечего по начальникам 
ходить...»
Она стояла перед ним в серой юбочке, штопаной вязаной кофточке и в серых 
подшитых
валенках. ТемноDрусая челочка спадала на лоб, веснушки насмешливо толпились 
возле носа,
она произносила чужой приговор как чужая, не придавая ему значения и не вникая 
в смысл, и
улыбалась поDсвойски, показывая белые зубки. А его тоже это нисколько не 
задевало: видимо,
потому, что была это бабусина затея, а у него опять оставались, как и прежде, 
внезапные
отключения электричества, мышиное скольжение в наступившей темноте и горячее 
Лелино
плечо, и шумное ее дыхание.
Наконец, явилась долгожданная Колодуб. Она приехала из самого Свердловска. Это 
был
громадный город, столица Урала, затерявшаяся гдеDто в таежных пространствах, 
далекая, но
вполне конкретная в отличие от Москвы — уже теперь слишком таинственной и 
слишком
потусторонней, почти придуманной, куда не предвидится возврата, от которой в 
памяти только
и осталось: бесформенный, звенящий трамвай, арбатский двор да коридор арбатской 
квартиры,
где чтоDто оставлено, чего никогда уже не будет... И вот приехала Елена Колодуб,
 они всей
семьей отправились во Дворец культуры на ее концерт. Афиши висели уже так долго,
 и так
много было возвышенных и пылких разговоров о ее выступлении, что казалось — 
наступил
долгожданный праздник. Ванванч даже слышал мельком на улице, как мужчина сказал
женщине: «Ну, чего разоралась, будто Колодуб?!»
Все говорили только о ней. И вот она вышла на сцену, высокая, темноволосая, в 
светлоD
зеленом длинном платье и кланялась, покуда ее возбужденно приветствовали. И 
толстая
аккомпаниаторша уселась за пианино. Низким меццоDсопрано Колодуб запела арии из 
опер,
широко раскрывая большой рот, сверкая белыми зубами и странно откидывая руку