неспокойно и возможна война. В перерывах между заседаниями в сенате спорили, 
кто все же начнет войну и когда. Этот же вопрос обсуждали и журналисты при 
встречах в редакциях или на улицах. Мир уже «висел на волоске», и наконец 
прогремел выстрел в Сараеве, послуживший предлогом к страшной по своим 
последствиям мировой войне. Германия, Россия, Франция, Англия — война забирала 
в свою орбиту все новые государства.
 Была объявлена всеобщая мобилизация, и пошли на запад через всю Россию эшелоны 
с солдатами, орудиями, боеприпасами. А вскоре на страницах газет появились 
сообщения об отступлении русских войск, о кровопролитных боях, запестрели 
длинные списки убитых и раненых.
 С первых же дней войны в Москве спешно открывались лазареты: раненые прибывали 
каждый день. Правительство обратилось к жителям с воззванием — брать, у кого 
позволяют условия, раненых на излечение на дом. Москвичи откликнулись на этот 
призыв.
 Российские актеры по своей инициативе собирали и посылали на фронт посылки, 
уходили сестрами милосердия в госпитали. Артисты Малого театра, МХТ, Большого 
организовали общество «Русской армии — артисты Москвы».
 Танцовщица Большого театра Мария Николаевна Горшкова в своих неопубликованных 
воспоминаниях рассказывает, что О.В. Некрасова, балерина театра, жила рядом с 
Большим, занимала просторную квартиру и в одной из комнат открыла мастерскую. 
Сюда приходили артистки, служащие театра: они кроили, шили рубашки, простыни, 
наволочки, и все это передавали в лазареты. Для раненых устраивали концерты: 
читали патриотические стихи, пели русские песни и романсы, выступали скрипачи, 
балалаечники, обязательно были балетные номера. Инициатива здесь исходила от 
любимцев москвичей — Собинова и Гельцер. Артисты Малого театра разыгрывали 
целые сцены из спектаклей. Однажды вся «Неделя» была посвящена сбору 
пожертвований. Артисты на подводах с флагом разъезжали по городу, 
останавливались у магазинов, торговых лабазов, у домов богачей, купцов. Брали 
все, что им предлагали, — деньги, табак, сахар, мыло, полотно. Прохожие на 
улице открывали кошельки и давали купюры, женщины снимали с рук золотые часы, 
без сожаления расставались с браслетами, кулонами. «Неделя» закончилась большим 
концертом в зале Благородного собрания, сбор с которого, а он оказался солидным 
— билеты стоили дорого, — также пошел в фонд раненых. Это был замечательный 
концерт — Собинов, Нежданова, Гельцер, Качалов, Москвин выступили перед 
публикой со своими номерами. И еще важное начинание московских артистов — 
столовые для беженцев западных районов.
 Василия Дмитриевича Тихомирова война застала в Берлине, где он был на 
гастролях с Павловой. Оба они решили, что надо быстро возвращаться домой. 
Павлова уехала в Айви-Хауз. Тихомирову удалось через Швецию вернуться в Россию.
 К началу нового сезона 1914/15 года Горский поставил балетный дивертисмент 
«Танцы народов» — исполнялись танцы народов, участвующих в империалистической 
войне союзниками России.
 В самые первые дни войны германская армия прошла через Бельгию и разрушила 
страну. Немцы двинулись дальше, во Францию. Глубокое сочувствие всех честных 
людей вызвало сопротивление бельгийцев мощной армии Германии.
 Горячо откликнулась на это событие и Гельцер в танце «Гений Бельгии». О том, 
как воспринимали зрители этот концертный номер, рассказала Ольга Михайловна 
Мартынова, танцовщица, долгие годы выступавшая в одном театре с Гельцер: 
«Балерина вылетала на сцену в легкой тунике, с коротким плащом на плечах; на 
голове у нее был высокий золотой шлем с развевающимися белыми перьями, в руках 
— длинная тонкая фанфара. Исполнение этого номера проходило под аккомпанемент 
трех оркестров; кроме оркестра Большого театра, на самой сцене по обеим ее 
сторонам находились два оркестра духовых инструментов. „Гений Бельгии“ всегда 
вызывал несмолкаемые аплодисменты, а на первом спектакле при появлении Гельцер 
раздались громкие крики „ура“. Нигде, кроме „Саламбо“, артистка не создавала 
образ такой драматической силы, как в этом небольшом концертном номере. Здесь 
ее исполнение поднималось до вершин подлинной трагедии, и поэтому военный марш 
принимался зрителями не как прославление войны, а как призыв к борьбе против 
тех ужасов, которые война несла человечеству…»
 В 1913 году Горский поставил балет «Любовь быстра» на музыку Грига. Мелодичная 
напевная музыка норвежского композитора легко запоминалась, под нее было удобно 
и приятно танцевать. Сама Гельцер определяла этот балет как «радостный» и 
«солнечный». Она вспоминала позже: «Мы плясали, именно плясали, этот балет 
весело и бодро. В наших танцах был здоровый радостный подъем, и я помню, как 
Художественный театр прислал нам тогда письмо, в котором благодарил за 
предельную простоту и радость спектакля».
 Гельцер признается, что образ она нашла случайно.
 Она жила на Рождественском бульваре. Квартира была на первом этаже, окна 
смотрели во двор и располагались низко у земли. На одном из окон висела клетка 
с попугаем. Деревенский парень, привезший дрова, с любопытством загляделся на 
заморскую птицу. Он был белокур, с румяным от мороза лицом, и таким удивлением 
в глазах, что даже рот открыл, глядя на попугая.
 «Я увидела его и подумала, — вспоминала Гельцер, — чего же мы ищем в балете 
„Любовь быстра“? Вот это же и есть я… вот такое удивление мне нужно». Дело в 
том, что в одной из сцен героиня видит спящего рыбака и очень удивляется. 
Гельцер казалось, что «удивление» у нее получалось неестественным, она долго 
искала для этого состояния мимику.
 И еще пример актерского поиска. В один вечер с балетом «Любовь быстра» шла 
«Шубертиана» в постановке Горского. Екатерина Васильевна исполняла партию 
Ундины. Образ рождался медленно и трудно. Однажды на сцену привели настоящую