могу сделать по отношению Вас что-нибудь недоброжелательное. Я никогда ничего 
не проявляла к Вам, кроме самого глубокого уважения, и Ваш талант служил для 
меня предметом почти благоговейного почитания. Да это ведь так естественно. Все 
начало моей карьеры связано с началом Вашего творчества. Во всех частях света, 
где мне пришлось бывать, Ваше имя было первым на моих устах, и иметь его на 
моих афишах было всегда для меня честью.
 Вы совершенно правы указать на то, что Ваше имя должно было быть упомянуто при 
исполнении Вашего вальса. Но упущение это было сделано не с какой-нибудь целью, 
а просто, надо сознаться, по недоразумению, так как каждый раз, когда я 
исполняла Ваш вальс отдельным номером, Ваша фамилия, как его автора, всегда 
упоминалась.
 «Шопениана» была поставлена в 1912 году И.Н. Хлюcтиным для «Grand Opera», а 
затем он поставил и для моего американского турне в 1913 году. Первоначально 
Вашего вальса там не было, затем я как-то вставила его в этот балет. Так оно и 
осталось. Но Ваше имя не было упомянуто.
 Еще раз извиняюсь, если я Вас невольно огорчила, но я думаю, что Вы поверите 
искренности моего объяснения.
 Вы правы и в том, что в вальс внесено мною незначительное изменение. Но это 
вызвано было необходимостью танцевать иногда на очень маленьких сценах.
 Преданная Вам А. Павлова».
 Неожиданный для корреспондентов обмен письмами после долгих лет молчания 
привел обоих к встрече в Нью-Йоркской студии Фокина.
 Михаил Михайлович после письма Павловой поинтересовался, устранила ли Павлова 
ошибки в программах концерта я в рекламах. Все было исправлено с извинениями за 
допущенную раньше небрежность. Фокин поблагодарил короткой запиской с 
добавлением: «Я был бы очень рад встретиться с Вами в нашей студии, с которой, 
как мне передавали, вы хотели бы познакомиться!»
 Анна Павловна действительно чрезвычайно интересовалась появлением новых 
танцевальных школ во многих уголках мира, особенно руководимых русскими 
балетмейстерами и танцовщиками.
 И вот встреча Фокина и Павловой состоялась. Постаревший друг юности и учитель 
смотрел на Анну с изумлением: ей исполнилось сорок пять лет, но она была 
по-прежнему хороша собой и стройна, на лице нельзя было заметить ни единой 
морщинки.
 — Тальони и Фанни Эльслер танцевали до пятидесяти лет. Уверен, что вы 
превзойдете их! — сказал Фокин с прежней искренностью. — Я видел вашего 
«Лебедя». Это не только приятное для глаз развлечение, а трогающее душу 
искусство! Оно бессмертно!
 Газеты и афиши называли турне Павловой 1925—1926 годов по Соединенным Штатам 
прощальным. Зрители считали, что это обычный рекламный трюк. Никто из публики 
не заметил, как к концу выступления артистка утомлялась. Едва опускался занавес,
 Павлова чуть не падала от усталости. Приближение конца сценической жизни для 
Павловой казалось хуже самой смерти, и она суеверно надеялась, что умрет раньше,
 чем покинет сцену.
 За концертами по Америке последовало первое после войны турне по Европе. 
Приехали в Берлин. Павлова вспомнила свое пребывание в Германии в 1914 году, 
накануне войны, когда вынуждена была срочно покинуть враждебную страну.
 И у многих членов труппы на душе было неспокойно.
 — Не люблю Германию, — говорил и Алджеранов. — Брата убили на войне, наш дом 
разбомбили в Лондоне. Забыть нельзя!
 Выступали в Королевском оперном театре. Репетиции проводили на большой крытой 
веранде. На стеклянную крышу, как слезы, падали капли дождя с высоких деревьев, 
и всем было безрадостно.
 Анну Павловну интересовала новая школа хореографии, лучше всего представленная 
в оперных танцах. Глядя на балет в Дрезденском театре, она с гордостью 
заметила:
 — Все это — отказ от условности классического танца и приближение его к 
истории, жизни — Фокин делал еще в 1910 году. Но тогда на императорской сцене 
ему не разрешили поставить новые танцы.
 Оставляя театр, она сказала провожавшему ее Алджи:
 — Жаль, что у них нет хороших хореографов, как у нас в России, чтобы показать 
классику. Но вообще они делают успехи против того, что я видела здесь до войны, 
при кайзере!
 В это время в Берлине снималась датская киноартистка Аста Нильсен. Она 
интересовалась Павловой и бывала на ее спектаклях. Анна Павлова, как казалось 
киноактрисе, отличалась от своих соотечественников. Наблюдая Павлову в кругу 
знакомых, Нильсен отмечала ее замкнутость и молчаливость.
 Но в театре, на сцене, Павлова всех завораживала, и «все невольно мысленно 
преклоняли перед ней колени». Танцовщицей несравнимой называла Нильсен 
гениальную Анну Павлову.
 Да, Павлова оберегала себя от тесного общения с русскими эмигрантами, 
бежавшими за границу после революции. Она и не понимала многих из них и не 
хотела, чтобы к ней относились как к эмигрантке. Она продолжала считать себя 
принадлежащей России и верила, что еще вернется на Родину.
 Творчество Анны Павловой имело огромное воздействие на развитие искусства 
танца. Оно способствовало утверждению ведущей роли русской балетной школы в 
мировой хореографии. А сама балерина оставалась все тем же простым, вспыльчивым,
 нетерпеливым, добрым, наивным человеком.
 Такой она явилась в Париж в 1926 году.
 Спектакли Павловой должны были проходить в Театре Елисейских полей. Анна