исповедей» Марии Тальони с ее автографом. Из этой страницы было видно, что 
наиболее любимым писателем Тальони был Вальтер Скотт; из поэтов она 
предпочитала Альфреда де Мюссе; среди композиторов отмечала Мендельсона и Обера.
 Ученицы часто разглядывали гравюры, изображавшие Тальони. Иногда после занятий 
Павлова просвещала своих учениц. Она восторженно рассказывала о Тальони, считая 
ее одной из величайших танцовщиц в мире… О русской школе балета Анна Павловна 
говорила всегда с особой интонацией, видя в ней сочетание итальянской школы с 
французской и чисто русского неподражаемого «чувства танца».
 Павлову не удивляло, что Россия дала миру замечательных и знаменитых танцовщиц 
и танцовщиков. Она как-то сказала интервьюеру, что танец в натуре русских и что 
славяне вообще природные танцоры, так же как итальянцы — природные певцы.
 Павлова разговаривала с девочками о творчестве как с равными.
 — Только техники для того, чтобы стать великой артисткой, еще недостаточно, — 
поясняла она, — внимательно прислушивайтесь и присматривайтесь ко всему и ко 
всем! Учитесь все видеть и все слышать. Если вы возвращаетесь домой, скажем, в 
автобусе, там всегда много людей, за которыми интересно наблюдать. Вот сидит 
усталый человек, другой чем-то опечален, третий улыбается своим мыслям. А вот 
надменная дама. Глядя на них, старайтесь понять, что отличает их друг от друга. 
И это «что-то» храните в памяти, оно когда-нибудь пригодится в работе над 
сценическим образом.
 Павлова считала, что ее юным ученицам-англичанкам не хватает живости, 
темперамента. И, кроме того, они непроизвольно подражают кому-либо, боясь 
оставаться самими собой.
 — Не пытайтесь повторять талантливых балерин, — учила она, — стремитесь к 
самобытности. Возможно, ваше исполнение не поразит зрителя глубиной трактовки, 
но все же лучше дать свое, пусть и не столь яркое, чем копировать других.
 Как не пожалеть о том, что не были записаны, собраны, изданы беседы Анны 
Павловны на уроках в студии, разговоры с сотрудниками, со всеми теми 
замечательными людьми, с которыми ей приходилось встречаться.
 Работа в студии с детьми давалась балерине с великим напряжением. Она 
сердилась, срывалась. Испуганные и огорченные, ученицы горько плакали. 
Растерянная учительница звала кого-нибудь на помощь и отсылала девочек в сад к 
озеру смотреть лебедей.
 Павлову иногда спрашивали:
 — Отчего у вас нет детей? Вы так их любите!
 Да, она любила детей страстно и нежно. Но отвечала на вопрос как артистка:
 — Балерина не вправе вести жизнь, желанную для большинства женщин. Она не 
может обременять себя заботами о семье и хозяйстве и не должна требовать от 
жизни тихого семейного счастья, которое дается большинству!
 Ричардсона интересовали мысли Павловой о русском балете, а также английском.
 — Что, по вашему мнению, мешает английскому балету стать вровень с русским? — 
задал он вопрос балерине.
 Павлова охотно делилась с ним своими мыслями о хореографии разных стран.
 — Нужно обязательно создать центральный орган в виде, скажем, национальной 
школы, — решительно заявила она.
 Ричардсон невесело заметил, что открыть такую школу совершенно немыслимо в 
Англии в настоящее время. Если бы кто-нибудь пожертвовал солидную сумму денег, 
тогда иное дело, Павлова считала, что английский балет мог бы иметь перспективы,
 если бы нашлись хорошие педагоги. К сожалению, в Англии, как и в Америке, чаще 
встречаются учителя, которые не только не умеют учить правильно танцевать, но, 
что хуже, иногда физически уродуют учеников. Они предлагали детям на занятиях 
упражнения, противопоказанные детскому возрасту. Такие горе-педагоги не 
учитывают главного — конституции ребенка.
 — Человек — не машина, — энергично напомнила она. — У каждого ребенка 
восьми-девяти лет есть свои индивидуальные особенности!
 Узнав, что в Англии преподавателем балета становится любой, кто пожелает, Анна 
Павловна долго не могла успокоиться и с горячностью повторяла: «Это 
преступление!»
 В Лондоне, где население перевалило за восемь миллионов, не было постоянной 
оперы. Восемь-десять недель от силы продолжался летний оперный сезон, всегда с 
солистом или с солисткой с мировым именем. А потом Ковент-Гарден отдавался во 
власть любителей бальных танцев.
 Павлова не уставала доказывать своим зарубежным друзьям — и артистам, и 
государственным деятелям, — как необходимы национальные театры, консерватории, 
театральные училища. В полноценных театрах, убеждала балерина, — путь к 
культуре народа.
 — Моя родина, — увлеченно говорила Павлова, — может гордиться своим зрителем, 
потому что он воспитан на прекрасных образцах русской национальной классики — и 
в драме, и в опере, и в балете. В Москве Большой театр и Малый, в Петербурге 
Мариинский и Александрийский не зависят от кассы, они получают 
правительственную дотацию. И могут приглашать талантливых художников, дирижеров,
 известных музыкантов. Сколько лет уже существует Мариинский театр, Большой! И 
посмотрите, какие великолепные артисты там поют, танцуют. Это они приезжают к 
вам на гастроли, им вы бешено аплодируете. А русский зритель кто? Не только 
генерал или большой чиновник, ученые, студенты, курсистки, служащие, простой 
народ! Я сама всем обязана своему театру! Хороший постоянный театр — всегда 
воспитатель вкуса публики, он помогает приобщиться к прекрасному.
 Впоследствии Филипп Ричардсон и английский критик Арнольд Хаскелл в своих 
книгах подробно рассказали о том, с каким вниманием Анна Павлова относилась к 
возрождающемуся в те годы английскому балету. Иные из англичанок, кто был в ее