Каждый талантливый художник ищет и находит свой собственный путь к созданию 
художественного образа. В этом достоинство и заслуга художника. Павлова и Фокин 
начинали сценическую деятельность на грани двух столетий, в эпоху новых веяний 
в жизни и в искусстве. И хотя разными путями, но шли к одной и той же цели — к 
утверждению самобытности русской хореографии, к закреплению на русской сцене 
нового, разумного, жизнеспособного. Спустя несколько лет, размышляя, казалось 
бы, не о главном, о балетном костюме, Павлова вспомнит все, что объединяло ее с 
Фокиным: его мысли о театре и ее понимание роли других искусств в развитии 
хореографии. Танец, музыка, костюм, декорации — все должно дополнять друг друга.

 «Я была первая в русском балете, эмансипировавшаяся от тю-тю к большой досаде 
любителей традиционного балетного искусства, — пишет Павлова в статье, 
опубликованной в одном из ноябрьских номеров „Театральной газеты“. — Это было 
смелостью с моей стороны, так как обычай не допускал… никаких других 
танцевальных форм и явлений, кроме связанных с короткой юбочкой.
 Короткая юбочка — костюм классической эпохи… Во времена строго классической 
балетной школы знаменитая тогда танцовщица Камарго, к числу поклонников которой 
принадлежал Вольтер, попробовала однажды поудобнее приспособить модную длинную 
юбку, в которой она танцевала. Она просто… укоротила ее. И настолько укоротила, 
что сделались видны ноги, а с ними и танцевальная техника. Это и было рождение 
тю-тю, короткой балетной юбочки в форме кринолина».
 Павлова считала короткую юбочку идеальным костюмом танцовщицы. Именно в ней 
балерина вполне может показать свое искусство и технику танца: ноги свободны, и 
каждое движение отчетливо видно. «Но, — продолжает рассуждать Павлова, — танец 
в короткой юбочке делается академически аккуратным… превращается в школьный. 
Все движения точны, определены. Подчиниться влечению неожиданного вдохновения 
невозможно».
 А между тем для Анны Павловой, обладавшей идеальным вкусом, проблема балетного 
костюма была тесно связана с художественными идеями артистки. «В корректной и 
чопорной тю-тю я не могла придать мягкости и капризной изломанности новым 
танцам, — признается балерина. — Греческий стиль, например, преобладающий в 
большинстве современных танцев, может быть передан только в свободном 
струящемся костюме. Вообще костюм должен быть обязательно связан с характером 
танца… даже какая-нибудь деталь тотчас же придает танцу индивидуальный 
отпечаток: испанская шаль, которую танцовщица набрасывает себе на плечи и 
которой она развевает, дает общий тон танцу».
 Одаренная в различных областях искусства, Павлова утверждала, что между 
художником-модельером, танцовщицей и ее костюмом должна существовать тесная 
связь. Бывает, что художник создает интереснейший костюм. Но, если он 
преследует исключительно свои живописные цели и не думает, удобно ли балерине 
танцевать в таком костюме, он может уничтожить танец своей фантазией…
 «Существуют балеты, — писала Павлова, — производящие впечатления лишь тогда, 
когда их танцуют в коротких юбочках, потому что этот костюм лучше всего 
позволяет выявить легкость и создать иллюзию отрешения от земной тяжести. Тю-тю 
походит тогда на крылышки бабочки, оно трепещет и льется у тела и гармонически 
сливается с движениями… Ритмы получают свое выражение, а изгибы и колыхания 
тела не задерживаются излишними складками костюма… Каждый костюм хорош на своем 
месте».
 Об этом когда-то много говорила Павлова с Фокиным. Фокин понял это раньше 
Павловой. И как знать, не будь он рядом с ней долгие годы, может быть, Павлова 
что-то важное и потеряла бы из своего искусства.

 V. Театр прежде всего


 Я всегда стараюсь далее ничтожнейшей мелочи придать наибольший эффект. Вот 
этим-то путем я и создаю впечатление, быть может, полной новизны. Насколько я 
сама могу судить, в этом заключается главный «секрет моего искусства».

    А. Павлова

 Ко времени выхода из училища Анна Павлова поселилась вместе с матерью в 
маленькой квартире на Коломенской улице. Она словно возвратилась в родные места 
из далекого путешествия. С волнением, сквозь которое проглядывала грусть, 
смотрела она теперь на знакомые дома и улицы Петербурга.
 В натуре Павловой было много эмоционального. Она умела быть твердой в своих 
решениях, быстро загораться какой-либо творческой идеей и так же быстро 
исполнять прихоти своей души.
 — Не истратить ли сегодняшний день безрассудно?! Не поехать ли в Озерки или 
Перкияву, где в воскресенье бывает так весело, снежно и ярко?! — думает Анна 
вслух.
 Зная характер дочери, Любовь Федоровна и не отговаривает.
 Быстро оделись, вышли на улицу, остановили проезжавшего извозчика. Снег и 
солнце слепили глаза, лошадь бежала резво, морозный воздух обжигал щеки.
 По дороге к Озеркам стали встречаться лыжники. У самых Озерков веселая 
вереница смельчаков, держась за длинные веревки-постромки лошади, неслась на 
лыжах им навстречу. Соревнования только начались, за упряжкой гналось еще 
человек пятнадцать. Лошадь мчалась, вздымая облако снежной пыли, и не всем 
удавалось выдержать быстрый бег; лыжники один за другим выходили из необычного 
строя. Живая цепочка разваливалась, отпадало звено за звеном. Остался уже