богословами следующего века, стимулировала изучение экономических проблем.
 Имена, и больше ничего… Когда Вийон пожелал обвинить парижанок в том, что они 
болтают в церкви и что они там больше занимаются злословием в адрес ближнего, 
чем слушают богоугодные проповеди, то противопоставил речи женщин мораль 
Макробия. Однако Макробий у него — это всего лишь имя, ассоциирующееся с 
моралью. Никакой другой нагрузки упоминание его имени не несет.



   Взгляните сами, кто не верит:
   Вблизи церковного двора
   Или у монастырской двери
   Садятся, юбки подобрав,
   Мои красотки и с утра
   Во все вникают так глубоко!…
   Внимай, нет худа без добра. -
   Макробию до них далеко!  [85]  



 Получить ученую степень на факультете «искусств» и не знать, кто такой 
Аристотель, было бы просто невероятно. То, что Вийон читал кое-какие его труды, 
скорее всего из области схоластической логики, не подлежит сомнению, хотя в 
«Малом завещании» цитируется Аристотель не к месту и иронично: ученая ссылка 
как бы ликвидирует самое себя своей несообразностью, так что в тексте снова 
остается только имя. Поэт сообщает, что от избытка размышлений человек нередко 
становится «безумным и лунатичным», и к сказанному добавляет:



   О том, коль память мне не врет,
   У Аристотеля прочел я  [86]  .



 Вспомним, что в 1456 году Вийон, в общем-то, продолжал оставаться 
теологом-учеником и что все свои знания об Аристотеле он приобрел благодаря 
Фоме Аквинскому. А из сочинений самого Аристотеля, скорее всего, он прочел лишь 
небольшие трактаты по элементарной психологии под общим названием «Parva 
Naturalia» («Малая природа»). Именно в них клирик, не любивший перенапрягаться 
и не желавший вдаваться в диалектические премудрости фундаментального труда «De 
anima» («O душе»), мог почерпнуть более или менее приблизительные представления 
о том, что Аристотель думал о человеческом разуме. Вне всякого сомнения, Вийон 
обращался и к трактату о сне и бодрствовании «De somno et vigilia» («O сне и 
бодрствовании»), к этому небольшому опусу, ключевые слова которого 
обнаруживаются в эпизоде «полузабытья» в конце «Малого завещания».
 Мало того, что Вийон охотно заимствовал в рудиментарном томизме и в 
поверхностно усвоенном учении Аристотеля свой философский словарь и колорит 
своих познаний в области теологии, он к тому же еще и скопировал, изображая 
процесс своего «полузабытья», аристотелевскую схему работы интеллекта. 
Сказанное Аристотелем о деятельности ума Вийон использовал, переставив 
выражения, для характеристики кризиса функций сознания, каковым явилось его 
«полузабытье». Аристотелевский переход от восприятия органами чувств образов 
действительности к их запоминанию, а затем к формированию абстрактных понятий, 
становящихся основой спекулятивного мышления, это восхождение к «высшей части» 
души, прочитывается в обратном направлении в описании поэтом собственного 
кризиса, в описании «полузабытья», внешняя словесная фантастичность которого не 
должна скрывать от нас внутреннюю стройность схоластической мысли:



   Но за молитвой сбился я,
   Как будто мысли мне сковало, -
   Не от излишнего питья,
   Нет: Дама Память отобрала
   Оппинативный род сначала,
   Затем весь род коллатеральный,
   Все категории смешала,
   В ларь спрятав интеллектуальный
   Суждений вид эстимативный,
   Что перспективу нам дает,
   Симилятивный, формативный…  [87]  



 Чем является здесь Аристотель: символом, шуткой, хвастовством? Возможно, и тем,
 и другим, и третьим одновременно.
 Поэт цитировал также и Аверроэса, арабского толкователя аристотелевской 
метафизики, но цитировал приблизительно так же, как и самого Аристотеля. Никто 
не должен заблуждаться. Жизнь дала ему больше знаний, чем Аверроэс и его